Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Яким Влунькович мыслил о том, что у Торжка заметно стало, как вражеская сила поубавилась. Если огромный и хорошо укрепленный Владимир татары брали пять дней, то здесь под невеликим градом встали на две недели. Говорили, что под Владимиром татарской рати было тысяч до тридцати. Здесь же под стенами Торжка многие опытные вои, исчисляя рать ворога, не насчитывали и пятнадцати. Да, научили татары русичей драться насмерть. Все стали понимать, что пощады не обрящеши. Яким окинул взглядом все, что было за его спиной. Несколько тысяч гражан и воев, защищавших Торжок, грелись и спали у костров, разложенных внутри града близ основания стен. Среди них были сотни женщин, Люди спали прямо на соломе, брошенной на снег, на санях, на бревнах, положенных рядком, словом на чем Бог послал. Спали, укутавшись в тулупы, полушубки, армяки. Укрывались от мороза дерюгами, попонами, полстями, тряпьем. Под рукой было оружие: рогатины, секиры, мечи, луки и тулы со стрелами, тяжелые самострелы. Жгли в кострах полуобгорелые бревна, доски, лемех с крыш, все, что смогли спасти от огненной стихии, занимавшейся в течение двух недель десятки, а то и более сотни раз. Но никто не хотел уходить от стен, боясь, что приступ может начаться с часу на час. Почерневшие ликами от дыма пожаров и костров, от почти кровавого, смертного и рабочего пота, сходившего по семь раз на дню, немытые, заросшие бородами, оголодавшие, простуженные, порой обмороженные, раненые стрелами или получившие контузию от удара бревном, «изнемогоша людие в граде». Не один десяток убитых воев и гражан положили новоторжцы за эти две недели в отрытую скудельницу у храма. Все были здесь равны, все пили одну чашу страдания: купцы и ремесленный люд, священники и дьяконы, бояре, гриди, отроки и кмети, свободные смерды, закупы и холопы из окрестных весей. И все, моля Господа, готовились к одному и тому же. Молча, с великим почтением и благодарностью смотрели на весь этот народ вятшие мужи града Торжка. Яким Влунькович, посеревший и исхудавший ликом за эти дни, обратился к Ивану Немиричу, дабы с раннего утра предупредить и поднять дьяконов и священников. И, как начнет светать, сослужить большой молебен с окроплением людей, оружия и стен града святой водой. А потом пройти крестным ходом по внутренней линии стен с пением «неседального» акафиста Пресвятой Богородице. Бог весть, удастся ли когда, еще сослужить такое. Новгородские мужи одобрительно закивали головами. Новоторжский посадник согласился и, оправив меч на поясе, усталой походкой пошел к лестнице, ведущей к спуску со стены. А Яким Влунькович еще раз оглядел воев и народ, гревшихся у костров и подумал, что завтра, скорее всего, он и все эти люди будут драться с ворогом до конца.

* * *

Князь Ярослав Всеволодович, да и все вои Залесской Руси впервые видели, чтобы ворог так страшно пустошил и жег завоеванную землю. Князь узнал, о том, что случилось на Сити, уже близ Можайска. Узнал, потемнел ликом, перекрестился, прочел тихую молитву и утер слезы. Понял, что старшего брата уже нет в живых. Об остальных пока что вестей не было.

Уже верстах в пятидесяти за Можайском все чаще стали попадаться спаленные села и погосты. Ближе к Москве вои стали наталкиваться вдоль дорог на десятки, а потом и сотни занесенных снегом, посеченных, пострелянных стрелами, заледенелых в крови покойников. Среди них были не только мужчины, но и старики, женщины, дети. Москва, ее предградье и окрестности предстали перед Ярославом и его воями страшным, занесенным снегом пепелищем, по которому слонялись одичавшие собаки, да изредка попадался какой-нибудь испуганный оборванец, прятавшийся в окрестных лесах. Среди обвалившихся, сгоревших построек в Кремнике стоял только почерневший от гари белокаменный храм святого Димитрия. Большая часть стен града была нетронута. С напольной стороны под снегом на них и на валу был наморожен лед. Порушены и сожжены были только напольные ворота и примыкавшие к ним прясла стен. Но оставаться на Москве и дня не имело смысла.

Ярослав Всеволодович повел полки к Яузе. По замерзшему ее руслу вышли к волоку. От волока вошли в русло Клязьмы и двинулись на стольный Владимир. Никто не узнавал этих мест. Все окрест на десятки верст было выжжено и обезлюдело. Видно было, что татарская рать прошла на Владимир здесь. Стольного града тоже не узнали. Все врата Нового города были целы. Но прясла стен сильно порушены в четырех местах. Ров там же был завален приметом. Когда князь въехал в город, через не охраняемые никем Золотые ворота, то увидел страшное. Нового города просто не было, ни улиц, ни площадей, ни людей. Вместо всего этого было пепелище. Только закопченные дымом пожаров, высились стены разоренных каменных храмов. Торговые ворота были разбиты. Печерний город сгорел лишь на треть. Более всего разорен и опустошен был княжеский Детинец. Ветчаной город выгорел наполовину. Ясно было и то, что под снегом лежат тысячи покойников, которых, как начнет сходить снег, надо будет сразу же хоронить.

Войска встали в Печернем городе, князь со старшей дружиной в сохранившихся домах близ Детинца. Затопили давно нетопленые печи. На следующее утро велено было отыскать погибшую великокняжескую семью и захоронить ее. Несколько десятков человек из Печернего города, сумевших избежать смерти и полона, возвратившихся домой, рассказывали, что, скорее всего, великая княгиня со снохами и внучатами укрылась в Успенском соборе. Пришлось очищать от остатков пожарища обгоревший, заброшенный и оскверненный Успенский собор, выносить оттуда сотни покойников и предавать их земле. Там в соборе на полатях (хорах) и нашли почти всю убиенную семью князя Юрия. Где же погибли и лежат сыновцы Ярослава: Владимир, Всеволод и Мстислав никто не знал. Удивлялся князь, почему татары ограбили, но не погубили икон, прочего узорочья и красоты Дмитровского собора и собора Воздвиженья Креста, что на Торгу.

Стали посылать за продовольствием и сеном в окрестные села. Но округа была полностью разорена. Тогда решили отправить небольшие отряды за продовольствием в Стародуб, Нижний Новгород, Городец, не тронутые татарами. Послали дозоры к Юрьеву и Переславлю. Во Владимире первым делом князь велел разобрать обвал Торговых ворот, заново сложить и укрепить их. Взялись и за починку Ивановских ворот, где были выломаны створы. Печерний град еще можно было оборонять. Его стены и восстановленные врата могли стать защитой от врага. Воев для этого у князя хватало. Через несколько дней во Владимир стали сходиться беженцы из Боголюбова и окрестных весей, что успели укрыться в лесах на юге и на востоке. На третий день князь Святослав Всеволодович извещал из Юрьева, что чудом уцелел в сече на Сити, с ним была почти и вся его дружина. Пришли известия и из Переславля. Город был разграблен, но не сожжен. Многие переславцы с семьями бежали в Новгородскую землю или в леса за Плещеевым озером. Татары были уже далеко. Одна их рать с огромным полоном уходила на юг, в Рязанскую землю. Другая — взяла Торжок пять дней назад и направилась на Новгород Великий. Эта весть тяжелым камнем легла на плечи князя и всех переславцев. Медлить было нельзя. Срочно был созван совет ближних мужей — воевод и бояр. Все сходились на одном, надо было спасать и свои семьи, и всех беженцев из Залесской Руси, и сам Великий Новгород. Рассуждали так, что если двинуть к Новгороду полки, ко времени дойти они все равно не успеют. Да и маловероятно, что следом удастся победить ворога. Оставалось одно — кланяться в ноги татарскому царю, дарить ему подарки, просить, чтобы взял под свою могучую руку, и обещать от себя верную службу. Говорили, что этого царь и добивался от всех русских князей, и тех, кто вел с ним переговоры, и тех, кто храбро дрался с ним, а затем попадал к нему в полон. Другое решение было смерти подобно. Татары могли возвратиться к Владимиру, а пуще того взять и разорить Новгород. Да! Но кто возьмет на себя великий труд и крест ехать к Батыю и вести переговоры. Вот тогда, тряхнув седой головой, и ударив дланью о колено, вызвался на это дело старый и мудрый Борис Творимирич. И все сразу уразумели, что кому же было еще, как ни ему?