Пляска смерти - Стивен Кинг

Я понял, что вышибала был прав. Дело в глазах.

Но дело не в том, что в глазах что-то есть; скорее наоборот– чего-то там нет.

Дети гибки. Они способны заглядывать за угол. Но примерно свосьми лет, когда начинается вторая великая эпоха детства, гибкость постепенноутрачивается. Мы двигаемся дальше, и границы мысли и зрения сужаются, образуятуннель. Наконец, уже неспособные извлекать какую-нибудь выгоду из НевероятнойЗемли, мы поступаем в младшую лигу местного клуба диско.., или смиряемся сфевральскими или мартовскими поездками в Диснейленд.

Воображение – во взгляде, оно в чудесном третьем глазе, ноон, к сожалению, недолговечен. У детей этот глаз способен на стопроцентноезрение. Но по мере того как мы растем, этот глаз слабеет.., и однажды вышибалавпускает вас в бар, не спрашивая никаких документов. Это в ваших глазах.Поглядите в зеркало и скажите, ошибаюсь ли я?

Задача автора фэнтези или произведений ужасов – чуть расширитьстены этого туннеля, ограничивающего зрение, представить возможностьвоспользоваться третьим глазом. Иными словами, задача писателя – на какое-товремя вернуть вас в детство.

А сам автор произведений ужасов? Кто-нибудь другой прочтетзаметку о маленькой мисс Никто (я ведь обещал, что мы к ней вернемся. Вот она,по-прежнему не опознанная и загадочная, как парижский мальчишка-волчонок),скажет: “Надо же!” – и займется чем-то другим. Но фантаст начинает играть сней, словно ребенок, начинает думать о детях из других измерений, одухах-двойниках и бог знает о чем еще. Это детская игрушка, что-то яркое,сверкающее и незнакомое. Попробуем нажать на рычаг и посмотреть, что онасделает, попробуем протащить ее по полу. Получится тр-тр-тр или бах-бах-бах? Перевернемее, может, она волшебным образом вернется в прежнее положение. Короче, мы хотимполучить свой дождь из лягушек или людей, загадочно сгорающих в креслах. Намнужны свои вампиры и оборотни. Пусть у нас будет маленькая мисс Никто, которая,возможно, проникла в нашу реальность через какую-то щель и была затоптананасмерть в панике во время пожара в цирке.

И это отражается в глазах авторов произведений ужасов. У РэяБрэдбери мечтательные глаза ребенка. И у Джека Финнея тоже – за толстымилинзами его очков.

То же выражение в глазах Лавкрафта: его глаза поражаютпрямотой взгляда, особенно на этом узком, худом и каком-то вечномновоанглийском лице. Такие же глаза у Харлана Эллисона, вопреки егостремительной болтовне и нервной, стреляю-с-бедра, манере разговора (иногдаразговаривать с Харланом все равно что с коммивояжером, только что принявшимтри таблетки бензедрина). Время от времени Харлан замолкает и смотрит куда-то,на что-то, и вы понимается, что он в эту минуту как раз заглядывает за угол.Такой же взгляд у Питера Страуба, который всегда безупречно одевается ипроизводит впечатление удачливого менеджера большой компании. Это выражениетрудно определить, но оно есть.

Орсон Уэллс однажды сказал о киносъемках: “Это лучшийигрушечный поезд, какой когда-либо доставался мальчишке”; то же самое можносказать о писательстве. Это возможность расширить границы суженного зрения,раскидать кирпичи стены, и тогда хотя бы на мгновение страна чудес и ужасовоткроется с четкостью и яркостью первого колеса обозрения, которое вы увидели вдетстве, и колесо это все вращается, вращается на фоне неба. Чей-то покойныйсын просто ушел на последней сеанс в кино. Где-то бредет плохой человек –привидение! – бредет снежной ночью, и его желтые глаза сверкают. В четыре утрамальчишки бегут домой по опавшей листве мимо библиотеки, и где-то там, в иноммире, в тот момент, когда я пишу эти слова, Фродо и Сэм пробираются в Мордор. Яв этом совершенно уверен.

Вы готовы идти? Отлично. Я только прихвачу свое пальто.

Это совсем не танец смерти. В нем тоже есть третий уровень.И на самом дне это – танец мечты. Это способ пробудить спящего внутри насребенка, который никогда не умирает, только все глубже погружается в сон.

В своем эпическом стихотворении о стюардессе, падающей согромной высоты на поля Канзаса, Джеймс Дики создает метафору жизни всякогоразумного существа, которое как можно крепче держится за свою мораль. Мы падаемиз чрева матери в могилу, из одной тьмы в другую, мы почти ничего не помним опервом и ничего не знаем о второй.., мы можем только верить. То, что передлицом этой простой, но ослепительной тайны нам удается сохранить разум, – почтибожественное чудо. Чудо, что мы можем направить на них мощную интуицию своеговоображения и разглядывать их в зеркале снов, можем, пусть робко, вложить рукив отверстие, которое открывается в самом центре истины.., все это магия, неправда ли?

Да. Мне хочется на прощание сказать вам слово, которое вседети инстинктивно уважают, слово, истинность которого взрослые могут постичьтолько в наших историях.., и в наших снах.

Магия.

В июле 1977 года мы с женой принимали у нас все ее большоесемейство – бесчисленную толпу сестер, братьев, тетушек, дядюшек и миллионовдетей. Жена целую неделю провела за стряпней, и, конечно, произошло то, чтовсегда происходит на таких сборищах. Все принесли с собой картофельнуюзапеканку. Много еды было съедено в тот солнечный летний день на берегу озераЛонг-Лейк, много банок с пивом выпито. И когда толпа Спрюсов, Этвудов, Лабри,Грейвсов и всех прочих разъехалась, у нас осталось еды достаточно для целогополка.

И мы ее доедали.

День за днем мы ели то, что осталось. А когда Тэбби принеслав пятый или шестой раз остатки индейки (мы уже ели суп из индейки, жаркое изиндейки, индейку с лапшой; в тот день было попроще – сандвичи с индейкой), мойпятилетний сын Джо посмотрел на них и воскликнул: “Нам опять есть этодерьмо?"

Не помню, рассмеялся ли я или шлепнул его. Кажется, и то идругое.

Я рассказываю вам эту историю, потому что те, кто читал моивещи, поймут, что здесь, в этой книге, мы порой имели дело с остатками. Многоматериала взято из моего предисловия к “Ночной смене”, из моего предисловия кизданию в одном томе в “Новой американской библиотеке” “Франкенштейна”,“Дракулы” и “Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда”, из статьи“Отчет о страхе” (The Fright Report), напечатанной в журнале “Куй” (Qui), изстатьи “Третий глаз” (The Third Eye) в “Райтере” (The Wrighter); материалы оРэмси Кэмпбелле первоначально печатались в журнале Стюарта Шифта “Шепоты”(Whispers).

А теперь, прежде чем вы шлепнете меня по голове или закричите:“Нам опять есть это дерьмо?” – позвольте сказать вам то, что сказала моему сынумоя жена в тот день: существуют сотни рецептов блюд из индейки, но все этиблюда имеют вкус индейки. К тому же, добавила она, нельзя, чтобы добропропадало.

Я не хочу сказать, что моя статья в “Куй” имеет великоезначение или что мои рассуждения о Рэмси Кэмпбелле бессмертны – настолько, чтоих нужно включать в книгу; хочу лишь заметить, что мысли мои о жанре, в которомя работаю почти всю жизнь, могли слегка эволюционировать или измениться, но вцелом остались прежними. Перемена еще может случиться: ведь прошло всего четырегода с тех пор, как я впервые высказал свои мысли об ужасе и страхе впредисловии к “Ночной смене”, но будет удивительно – и даже подозрительно, –если я стану отказываться от всего, что написал до этой книги.