Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - Питер Франкопан

В конце XIX века уверенность России резко возросла. Вскоре после этого все сосредоточились на отмене положений о Черном море в Парижском договоре. Одна за другой канцелярии по всей Европе приходили к выводу о необходимости пересмотра всего договора в целом и удаления из него соответствующих положений. Оппозиции практически не было. Однако было одно исключение – Лондон. Зимой 1870 года копия циркуляра с предложением отказаться от указанных положений, представленного Кабинету министров Британии, просочилась в прессу Санкт-Петербурга вместе с известием о том, что это предложение было категорически отвергнуто в Лондоне. Усилия князя Горчакова, направленные на урегулирование вопроса в России, вызвали вопли ярости в британской прессе[1230].

Позиция, избранная газетой Spectator, была типичной – потрясение и негодование. Попытки России пересмотреть условия подобны проискам дьявола, заявлялось в газете, «мир еще не видел более смелого и открытого неповиновения европейскому праву, нормам международной морали и британской политики, чем в этом предложении России»[1231]. Предложение отказаться от некоторых положений убедило многих, что война неизбежна, а у Британии нет другого выбора, кроме как использовать силу, чтобы сохранить ограничения, наложенные на Россию. Эта реакция просто ужасна, как писал Джон Стюарт Милл в письме в The Times; ответные ходы могут быть провокационными, но они не должны вести к военному конфликту. Даже королева Виктория согласилась с этим, отправив телеграмму министру иностранных дел, лорду Гранвилю: «Можно ли намекнуть крупным изданиям, – писала она, – воздержаться от пробуждения духа войны?»[1232]

Такая тревога была вызвана не только беспокойством по поводу Черного моря, но и общим волнением по поводу России, которая продолжала наращивать силу. Поскольку Британия не могла вести военные действия и имела крайне плохие карты на руках, у нее не было другого выбора, кроме как уступить, что привело к едким переговорам между премьер-министром Уильямом Гладстоном и харизматичным представителем Палаты общин Бенджамином Дизраэли. Россия получила то, что хотела, а именно свободу поступать на побережье так, как ей хочется, а также размещать в портах Крыма и по всему северу Черного моря свои военные корабли. В Санкт-Петербурге, по словам очевидца из Британии, это было встречено с ликованием. Это был «триумф» для России. Царь Александр II, который, как говорят, был «вне себя от радости», приказал распевать в часовне Зимнего дворца Te Deum’ перед службой в храме святых апостолов Петра и Павла «некоторое время, с признаками глубокого волнения»[1233].

Великобритания была бессильна превратить свою экономическую мощь в дипломатический и политический успех. Нужно было применять новые подходы. Одной из тем обсуждения являлся титул британского правителя. Учитывая размеры и распределение доминионов и регионов, количество людей, которые подчинялись британскому монарху, было решено, что титул монарха должен быть повышен с королевского на имперский. Это декоративное изменение спровоцировало яростные дебаты в Парламенте. Традиционалисты были потрясены идеей смены титула, который оставался неизменным столетиями. Короли имели высшую власть над подчиненными правителями, отмечал лорд Гранвиль, так что не было никаких причин для изменения титула монарха. «Милорды, – заявил он Палате лордов, – в отношении достоинств Ее Величества, ни один титул не может так привлекать, как титул Виктории, королевы Великобритании и Ирландии». Это был прекрасный пример хорошего образа монарха[1234].

Проблема заключалась в России и царе. Помимо отсылок к Римской империи (слово «царь» – сокращение слова «Цезарь»), официальный титул царя во всем его великолепии, использовавшийся в официальной переписке, включал в себя длинный список территорий, которые находились в его власти. В середине 1870-х годов Дизраэли, который стал премьер-министром, заявил Парламенту, что более высокий титул королевы поможет придать уверенности населению Индии, уже обеспокоенному продвижением России в Центральной Азии. Королева Виктория согласилась с этими доводами, написав Дизраэли, что «нападение на Россию со стороны Индии – верный ход», а повышение титула поможет увеличить лояльность подданных в Индии[1235].

Некоторые члены Парламента не были столь уверены, что следует поступать таким образом. Несомненно, британцы «столетиями правили Индией», заявил один из членов Парламента, но разве мы так не уверены в себе, чтобы изменять титул королевы исключительно для того, «чтобы наш монарх находился в равных условиях с императором России?»[1236] Другие, однако, подчеркивали значение перемен на Востоке, утверждая, что «британское правление Индостаном продолжится», а поэтому «нельзя уступать ни клочка территорий». Граница России теперь находилась всего в нескольких днях пути от доминиона Ее Величества в Индии, и это заставляло волноваться[1237]. После дебатов в Парламенте в 1876 году был принят билль, провозглашавший Викторию не только королевой (титул, который был дан ей при коронации примерно сорок лет назад), но и императрицей. Ей понравились эти изменения: на Рождество она отправила Дизраэли открытку, подписанную «Victoria, Regina et Imperatrix» («Виктория, королева и императрица»)[1238].

Эти, казалось бы, поверхностные шаги сопровождались более практическими мерами, предпринимавшимися в условиях напряженной атмосферы, так как британцы постоянно опасались уступить свои земли противникам. И Британия, и Россия стали одержимы созданием шпионских сетей и взаимной слежкой, чтобы получить большее влияние над местным населением. Полковник Маклин из Пенджабской кавалерии и Индийской службы политики стал одним из тех, кто был отправлен на границу Персии, Индии и Афганистана в 1880-х годах. Он организовал группы торговцев и операторов местной телеграфной связи и стимулировал их, чтобы они передавали информацию о том, что творится в регионе. Маклин сосредоточился на мусульманском духовенстве, одаривая их шалями, коврами, сигарами и даже бриллиантовыми кольцами, чтобы впечатлить местное население и показать преимущества сотрудничества с Британией. Маклин оправдывал эти взятки, называя их способом поддержки влиятельных друзей. На самом деле они служили для укрепления религиозного влияния в этом непростом регионе, который находился в центре внимания конкурентов извне[1239].