Тайная дипломатия Кремля - Леонид Млечин

Никита Сергеевич впервые участвовал во встрече в верхах в июле 1954 года в Женеве. Советскую делегацию должен был возглавить председатель Совета министров Маленков. Хрущева это не устраивало: «Маленков оказался человеком совершенно безынициативным и в этом смысле даже опасным, он слабоволен и слишком поддается чужому влиянию. Не только нажиму, а просто влиянию других…»

«У нас могут сложиться довольно тяжелые условия, — внушал Хрущев Молотову. — Маленков возглавит нашу делегацию, а для всех очевидно, что Маленков не способен по-настоящему противостоять противнику при встрече. У него характер, сглаживающий острые углы. Он улыбающийся человек, не способный парировать удары, тем более не способный предпринять наступление при обсуждении вопросов. А без этого нельзя. Защищаться — значит, вдохновлять противника. Необходимо нападать».

«Встреча глав правительств четырех великих держав, — вспоминал Хрущев, — это была затея Черчилля с целью лишь прощупать нас. Он исходил из того, что у нас после смерти Сталина к руководству пришли новые люди, видимо, как он считал недостаточно компетентные в вопросах международной политики, еще не окрепшие. Вот он и решил, что следует прощупать нас, оказать на нас давление и добиться уступок, нужных империалистическим державам…

И хотя мы ни о чем не договорились, но поняли, что можем разговаривать за столом переговоров. Тогда возник так называемый «дух Женевы». Народы вздохнули свободнее, все почувствовали, что война, на пороге которой мы стояли, отодвинулись. Именно с Женевы начался тот долгий и нелегкий путь, который привел нас к разрядке, к заключению соглашений о запрещении испытаний ядерного оружия и подписанию других важных документов».

На встрече лидеров четырех держав в Женеве в июле 1955 году Хрущев и Булганин приняли приглашение премьер-министра Идена посетить Англию. Они приехали в апреле 1956 года на десять дней…

Хрущева удивляло, когда на переговорах в Женеве президент Эйзенхауэр просто зачитывал шпаргалки, которые ему давал государственный секретарь Даллес. Никите Сергеевичу хотелось показать, что он способен заниматься внешней политикой без подсказок, самостоятельно. Но для этого следовало избавиться от Молотова, который никого не подпускал к внешней политике и спорил даже с первым секретарем ЦК КПСС, чего не позволял себе ни один министр иностранных дел.

«Молотов чересчур угловат, — считал Хрущев. — Он противоположность Маленкову. Порой нужно проявить и понимание, и даже необходимую тактическую гибкость. Он на это не способен. Он резок до крайности. Когда он возражает, то даже его лицо искажается. Его участие в делегации не располагало к поиску согласия… Не следовало давать повод думать, что мы стоим на старых позициях сталинских времен. А олицетворением такой политики был сам Молотов».

В 1954 году члены президиума вместе отдыхали в Крыму. Каганович спросил Хрущева, как ему работается. Хрущев откровенно ответил: «Неплохо, но вот Молотов меня не признает, поэтому у меня с ним напряженные отношения».

Молотов становился обузой для Хрущева. Пожалуй, только в одном случае Вячеслав Михайлович был прав. Когда в 1954 году Хрущев передал Крым Украине и у себя в кабинете подписывал соответствующее решение, Молотов прошептал стоявшему рядом главному редактору «Правды» Дмитрию Трофимовичу Шепилову: «Что же он делает?!»

В сентябре 1955 года в Москву приехала делегация Западной Германии во главе с канцлером Конрадом Аденауэром договариваться об установлении дипломатических отношений и обмене посольствами. Аденауэра в Москве обвиняли в реваншизме. Но Аденауэр, пристально глядя на Молотова, сказал, что он, по крайней мере, в отличие от некоторых, не пожимал руку Гитлеру.

Необходимость избавиться от Молотова стала очевидной, когда начались переговоры о восстановлении отношений с Югославией. Сталин испортил отношения с Югославией уже через два года после войны. Сначала он, естественно, поддержал партизанское движение во главе с Иосипом Броз Тито, хотя к югославскому вождю относился с некоторым внутренним сомнением.

Это подметил Милован Джилас: «В отношениях между Сталиным и Тито было что-то особое, недосказанное-как будто между ними существовали какие-то взаимные обиды, но ни один, ни другой по каким-то своим причинам их не высказывал».

В отличие от лидеров других европейских социалистических государств Тито взял власть без помощи Красной армии, и это давало ему особое положение. На территории Югославии не было советских войск и советских наместников. Тито опять же, в отличие от других социалистических вождей, не эмигрировал, не искал спасения в Советском Союзе, не жил в Москве под контролем НКВД, рабски подчиняясь советским чиновникам и вздрагивая при каждом звонке в дверь. Он храбро сражался вместе со своими партизанами против немцев, поэтому он и не боялся Сталина и вел себя с советскими руководителями на равных. В то время как другие восточноевропейские страны спрашивали разрешения по каждому мелкому вопросу у Москвы или у московского наместника, Иосип Броз Тито сам руководил страной.

Уже осенью 1947 года в Москве проявилось недовольство самостоятельностью югославского руководства. Повода для столкновения долго искать не пришлось. Сталин желал объединения Югославии и Албании, но возмутился, когда Тито начал действовать, не спросясь у Москвы. А тут еще советский посол в Белграде доложил, что югославские власти отказываются предоставлять сведения о своей экономике.

Министр иностранных дел Молотов 18 марта 1948 года отправил телеграмму Тито, назвав действия югославского руководства «актом недоверия к советским работникам в Югославии и проявлением недружелюбия в отношении СССР» Сталин отозвал из страны гражданских специалистов и военных советников. Тито все обвинения отвергал как надуманные.

27 марта Сталин и Молотов вдвоем подписали письмо югославскому руководству, где сформулировали полный комплекс обвинений: ревизия марксизма, оппортунизм и антисоветизм. За этим письмом последовало еще одно. Отказ югославов знакомить любых советских представителей с самой секретной информацией рассматривался как «недостойная политика шельмования советских военных специалистов и дискредитация».

Югославов обвиняли в том, что они исповедуют «оппортунистическую бухаринскую теорию мирного врастания капитализма в социализм». Одновременно Сталин потребовал от всех компартий осудить поведение югославов, что и было сделано. Дальше это привело к полному разрыву отношений между двумя странами. В 1949 году решили на политбюро:

«Согласиться с предложением МИД СССР о том, чтобы в связи с приемами в советских посольствах и миссиях 7 ноября не приглашать югославских дипломатических представителей на эти приемы. Дать указание поверенному в делах СССР в Белграде не устраивать приема 7 ноября».

Сторонники тесных отношений с Советским Союзом были жестоко наказаны в Югославии. А борьба с югославским ревизионизмом была использована Сталиным для установления еще более жесткого контроля над социалистическими странами, где прошла волна чисток и судебных процессов над мнимыми союзниками Югославии.