Голливудская трилогия. В 3 книгах. Книга 2. Охотники за удачей - Гарольд Роббинс

— Предложи ему деньги.

— Уже предлагал. Не хочет. Он твердо решил уйти.

— А что с его контрактом?

— Заканчивается в этом месяце, — сказал Мак. — Мы не можем держать его, раз он хочет уйти.

— Тогда черт с ним. Хочет уйти — пусть уходит.

— Тогда нам нужен руководитель студии.

Жаль, что Дэвид Вулф не вернется. Я мог на него положиться. К кино он относился так же, как я — к самолетам. Но он погиб.

— Я хочу сегодня улететь в Сан-Диего, — сказал я. — Дай мне подумать, и послезавтра мы вместе решим этот вопрос в твоем офисе в Лос-Анджелесе.

В данный момент меня больше интересовал «Центурион», который стоил почти столько же, сколько годовая продукция киностудии.

* * *

— Ты серьезно собрался поднять самолет завтра? — спросил Амос, наливая виски в бумажные стаканчики.

Я кивнул.

— Я не стал бы, — покачал он головой. — Если он плавает, это еще не значит, что он летает. Мы во многом не уверены. Даже если он взлетит, нет никаких гарантий, что он не развалится в воздухе.

— Это было бы неприятно, — сказал я. — Тем не менее я все равно полечу.

Амос пожал плечами.

— Ты босс. — Он протянул мне стаканчик. — За удачу.

* * *

На следующий день в два часа мы все еще были не готовы. Во втором двигателе образовалась утечка, и ее никак не удавалось локализовать. Я прилег вздремнуть в его офисе, но там оказалось слишком шумно. А потом зазвонил телефон, и я взял трубку.

— Папа?

Это была Моника.

— Нет, это Джонас. Я сейчас его позову.

— Спасибо.

Я положил трубку на стол и крикнул Амоса. Когда он подошел к телефону, я снова лежал на диванчике. Услышав голос Моники, Амос бросил на меня странный взгляд.

— Да, я немного занят, — сказал он в трубку, потом помолчал, слушая Монику. — Это чудесно, — заулыбался он. — Когда вы выезжаете? Я прилечу в Нью-Йорк, когда закончу здесь. Отметим это событие. Поцелуй за меня Джоан.

Он положил трубку и подошел ко мне.

— Это была Моника.

— Знаю.

— Она летит сегодня в Нью-Йорк. Ее назначили главным редактором «Стайл».

— Мило, — сказал я.

— Она возьмет Джоан. Ты давно не видел девочку, да?

— С тех пор как ты увел их из моего номера в Чикаго пять лет назад.

— Тебе стоило бы ее увидеть. Она становится настоящей красавицей.

Я воззрился на него. Это нечто: Амос Уинтроп строит из себя гордого деда.

— Однако как ты изменился! — сказал я.

— Рано или поздно человек должен поумнеть, — ответил он, смущенно краснея. — Ты обнаруживаешь, что наделал кучу глупостей и навредил тем, кого любишь. И если ты не полное дерьмо, то пытаешься это исправить.

— Мне случалось это слышать, — саркастически сказал я. У меня не было настроения слушать его нравоучения, как бы сильно он ни поумнел. — Говорят, это случается с теми, у кого уже не стоит.

Он рассердился, и в нем на мгновение проглянул прежний Амос Уинтроп.

— Сказал бы я тебе кое-что…

— Что, Амос?

— Двигатель можно ставить, мистер Уинтроп, — крикнул механик с порога.

— Иду, — откликнулся Амос и повернулся ко мне. — Напомни мне об этом после пробного полета.

Я ухмыльнулся. По крайней мере он не стал таким святошей, чтобы я не мог вывести его из себя. Когда я вышел в ангар, двигатель работал ровно. Амос обернулся и сказал:

— По-моему, теперь все в порядке.

Я взглянул на часы. Половина пятого.

— Тогда чего мы ждем?

— Ты точно не передумаешь?

Я покачал головой. Семнадцать миллионов были веским аргументом.

* * *

— Вот ваш экипаж, мистер Корд, — официально сказал Амос, когда мы поднялись на борт акваплана. — Джо Кейтс, радист. Стив Яблонски, бортинженер, отвечает за двигатели номер один, три и пять. Барри Голд, бортинженер, отвечает за второй, четвертый и шестой. На них можно положиться. Все трое — ветераны флота и свое дело знают.

Мы обменялись рукопожатиями, и я снова повернулся к Амосу.

— А где второй пилот и штурман?

— Здесь, — ответил он.

— Где?

— Это я.

— Какого черта…

Он ухмыльнулся.

— А кто знает эту малышку лучше меня? Я полгода спал с ней. Кому, как не мне, участвовать в ее первом полете?

Я секунду колебался — и сдался, потому что понимал его. Вчера я был в той же ситуации, когда мне не дали полететь на реактивном самолете.

— По местам, ребята, — скомандовал я, устраиваясь в кресле пилота.

Волна разбилась о нос самолета, бросив в лобовое стекло соленые брызги. Я взглянул на часы. Прошло только шестнадцать минут с того момента, как мы стартовали. Шесть мощных двигателей ровно гудели, блестя на солнце лопастями пропеллеров. Кто-то тронул меня за плечо, и я обернулся. Радист стоял со спасательным жилетом в одной руке и парашютом в другой.

— Аварийный комплект, сэр.

Я взглянул на него и увидел, что он уже в жилете, как и двое других.

— Брось за кресло, — сказал я.

Амос тоже надел жилет и закрепил ремень парашюта. Закончив, он уселся, недовольно крякнув.

— Тебе тоже не мешает это надеть.

— Я суеверный, — ответил я. — Мне кажется, если ты их не надеваешь, то они тебе и не понадобятся.

Амос только пожал плечами. Радист вернулся на свое место и пристегнулся.

— Готовы? — спросил я.

— Да, сэр, — ответили они в один голос.

Я переключил рычаг, и красные лампочки сменились зелеными. Теперь красные могут загореться только в случае аварии. Я направил акваплан в открытое море.

— О’кей, ребята. Пошли!

Я осторожно увеличил мощность. Самолет зарылся носом в волну, а потом стал медленно приподниматься над водой, заскользив, словно глиссер. Я взглянул на панель. Индикатор скорости показывал девяносто.

— Скорость для этого полета — сто десять, — раздался сзади голос Амоса.

Я кивнул, не оборачиваясь, и прибавил еще немного. Стрелка сдвинулась на сто, затем на сто десять. Волны били в дно фюзеляжа, как клепальный молоток. Я довел скорость до ста пятнадцати. Секунду ничего не происходило, и я выжал сто двадцать. «Центурион» вдруг задрожал и вырвался из воды. Стрелка рванулась на сто шестьдесят, управление стало легким. Я взглянул в окно: вода была в полусотне метров под нами.