Подводная лодка (The Boat) - Лотар-Гюнтер Букхайм

Пригоршня песка… Кто сказал это? Командир, естественно. «Наконец-то под нашим килем пригоршня песка».

Я старался понять, что же случилось. Наверху, на поверхности, было темно — не на сто процентов темно, положим, но и не залито лунным светом. Ни один летчик не смог бы обнаружить нас в этом сумраке. Бомбить подводную лодку ночью? Это было нереальным предположением. Возможно, это все-таки был артиллерийский снаряд. Корабельная пушка, береговая батарея? Но Старик прокричал что-то про самолет. И что это был за быстро нараставший звук непосредственно перед взрывом?

Стармех носился туда-сюда, выкрикивая приказания.

И что дальше? «Вот мы и приехали!» Дно, покрытое гравием, прочный корпус… У нас было столько же брони, сколько его у протухшего яйца. Сумасшедший визг, трамвай, поворачивающий за угол… Было очевидно: мы врезались на полном ходу в наклоненном положении в скалистое дно. Оба мотора работали на полный ход и носом вниз. Подумать только, лодка выжила, хотя ее стальная шкура уже была сжата до точки разрушения. А затем это столкновение, удар, толчок…

Трое или четверо все еще лежали распростертыми на палубе. Темная грузная фигура Командира маячила под боевой рубкой, держась одной рукой за трап.

Я услышал ясно и чисто поверх смешанных выкриков команд настойчивый голос Викария:

Прекрасен будет день тот,

Когда, освободившись от всех грехов,

Мы последуем, ведомые рукой Иисуса,

В Обетованную землю Ханаана…

Больше он ничего не смог пропеть. Вспыхнул луч фонарика, и старшина центрального поста утихомирил его ужасным ударом тыльной стороной руки по рту. Прозвучал треск, как будто его передние зубы были выбиты внутрь. Сквозь дымку я увидел, что из его рта потекла кровь. Глаза его были расширены от изумления.

Малейшее движение причиняло мне боль. Должно быть, я ударился обо что-то плечом, и еще голенью. Каждый раз, когда я шевелился, казалось что я с усилием карабкаюсь сквозь грязь.

В моем сознании обрисовался поперечный разрез пролива. Слева Гибралтар, справа побережье Северной Африки. Опускаясь ступенями к центру — морское дно. Посредине между самой глубокой точкой и африканским берегом — наш крохотный стальной цилиндр.

Старик был просто сумасшедшим псом. Неужели он надеялся, рассудку вопреки, что британцы потеряют бдительность? Осознавал ли он размеры их оборонительной системы? И вот он стоит тут в своей потрепанной фуражке, лихо сдвинутой набекрень, все еще держась одной рукой за трап, который ведет в никуда.

Рот старшего помощника был открыт. Его лицо было одним сплошным жутким вопросом.

А где же Стармех, подумал я. Казалось, что он просто исчез.

«Гидрофон вышел из строя!» Это был Германн.

Рулевые-горизонтальщики все еще сидели за своими бесполезными органами управления.

Я впервые осознал наличие резкого шипящего звука, доносившегося с носа подлодки. Неужели в носовой отсек тоже поступает вода? Похоже, что прочный корпус выдержал, иначе игра была бы уже окончена.

Мы погрузились в воду, как камень. Один Бог знал, почему U-A не сломала свой хребет, ударившись столь сильно о дно на сумасшедшей глубине, на которую она никогда не проектировалась. Ее стойкость возбудила во мне нечто вроде уважения. Тонкая сталь, но высочайшего качества — и великолепно сделана.

И вдруг все встало на свои места. Старик направлял нашу протекающую лодку на мелкую воду, вот почему мы шли курсом на юг. Его короткий спурт в сторону берега спас нас. Полный вперед, пан или пропал! Я мысленно снял перед ним шляпу. Даже всего несколько секунд сомнений в той ситуации могли привести к тому, что сейчас мы бы покоились гораздо глубже.

Несколько человек возились с маховиками под присмотром Айзенберга. Резкий свист вдруг прекратился, но что же это было? Странный шаркающий звук заменил придушенный вой высокого тона.

Я напряг свои уши. Гребные винты, вот что это — их не спутаешь ни с чем. Гребные винты, и они приближаются.

Все замерли на полдороге, как будто взмахнули волшебной палочкой. Теперь мы попались. Гончие сбегались в одно место для убийства.

Втянув голову и сгорбившись, я смотрел на остальных краем глаза. Командир закусил нижнюю губу. Люди в носу и в корме тоже наверняка все слышали. Казалось, что звуки голосов прекратились как по щелчку выключателя.

Ритчи-питчи-питчи-питчи-питчи…

Мы теперь смотрели в дуло ружья, ожидая, что палец нажмет спусковой крючок. Ни движения, ни трепета век. Соляные столбы.

Почему гибельный звук не стихает? Он должен утихать иногда. И это был единственный гребной винт.

Ритчи-питчи-питчи-питчи-питчи… Никакого изменения, постоянный звук. Все время один и тот же поющий на высокой ноте, который хлестал по моим нервам, будто они были открыты дневному свету. Корабль шел на малом ходу, иначе это не звучало бы так, будто каждая лопасть ударялась о воду по отдельности. И кроме того, турбина или ходы поршневой машины были бы слышны.

Но как они могли топтаться на месте наверху с вращающимися винтом? Зловещий звук должен был утихнуть уже давно.

Я не мог видеть лицо Командира. Чтобы увидеть, нужно было бы наклониться вперед, но я не осмеливался. Никаких движений, только не сейчас. Мускулы напряжены, дыхание затаено.

Вот — Командир как раз только что пробормотал что-то глубоким басом. «Круг почета,» — услышал я; «они делают круг почета». Я понял. Британцы описывали циркуляцию столь малого радиуса, как только могли, прямо над нами. Руль на борт и малый вперед на одной машине.

Так что они точно знали, где мы лежим. Они засекли нашу позицию.

Шум ни утихал, ни нарастал. Кто-то рядом со мной скрипел зубами. Я услышал приглушенный вздох, затем неясный стон.

Круг почета… Они ждут, когда мы всплывем. Все, что им было нужно, это какое-то свидетельство — обломки, масло, тело или два.

Но почему же они не бросают глубинные бомбы?

Капли конденсата музыкально падали в льяла. Никто не двигался. Командир проворчал что-то неразличимое. Кто-то хныкал — скорее всего, это был Викарий.

Казалось, что фраза «круг почета» разбухала внутри меня до тех пор, пока она полностью не заполнила все мое сознание. Велосипедные гонки в Хемнице… Ноги, яростно нажимающие на педали, головы, опущенные как у быков в напрасной попытке перегнать черные кожаные плечи лидирующего мотоциклиста. Конечное усилие, затем расслабление. Педали лениво вращаются, руки подняты в триумфе, огромная золотая гирлянда на одном плече: круг почета победителя! И затем, взрыв фейерверка и длинная черная стоножка зрителей, бредущая к трамваям.

Ритчи-питчи-питчи-питчи-питчи… Доклады из кормы передавались шепотом в центральный пост от человека к человеку. Я не мог различить ни слова. Я мог слышать только удары гребного