Наталья Гончарова - Вадим Старк

1 февраля в церкви Спаса Нерукотворного Образа его видел П. П. Семенов-Тян-Шанский. Заключительные 16 строк были созданы спустя несколько дней после похорон в результате спора, разгоревшегося у Лермонтова с его кузеном камер-юнкером Н. Столыпиным, служившим в Министерстве иностранных дел, где состоял и Пушкин. Столыпин, подчиненный канцлера Нессельроде, неизменного противника Пушкина, встал на сторону Дантеса, утверждая, что тот не мог поступить иначе и что иностранцы неподвластны русским законам и не могут быть судимы в России.

Последние строки «Смерти Поэта» не сразу дошли до графа Бенкендорфа и Николая I, хотя уже и распространялись в списках по столице. Бенкендорф на рауте у графини Фикельмон узнал об этих стихах от Анны Михайловны Хитрово, отозвавшейся о них как об оскорбительных для всей аристократии. А императору кто-то из доброжелателей переслал их с выразительной надписью «Воззвание к революции». На самом деле Лермонтов взывал к самому государю без всяких революционных идей, что он и выразил в эпиграфе, взятом им из трагедии Жана Ротру «Венцеслав» в переводе А. Жандра:

Лермонтовские 16 строк задевали отнюдь не всю аристократию, а только представителей возвысившихся фамилий, против кого было направлено стихотворение Пушкина «Моя родословная». Лермонтов, как и Пушкин, принадлежал к старинному дворянству, и ему был близок пафос этих стихов, задевавший наследников прославленных сподвижников Петра Великого и Екатерины II: торговавшего в юности пирогами Меншикова, денщика Петра I Чернышева, екатерининского канцлера Безбородко, перешедшего на русскую службу австрийца Нессельроде — всех тех, кто прямо обозначен в пушкинских строках:

К носителям этих громких фамилий обращены и стихи Лермонтова, в которых подчеркнута «подлость» их происхождения:

В жилах Лермонтова тоже текла кровь Пушкиных: у них был один общий предок — Иван Гаврилович Пушкин, прямой потомок легендарного Ратши в десятом колене, живший в XV веке. Спустя еще десять поколений потомком Ивана Гавриловича по одной линии оказался Пушкин, а по другой — Юрий Петрович Лермонтов, отец Михаила Юрьевича. Так что Пушкин приходился Лермонтову дядей в той же десятой степени. О столь отдаленном родстве оба поэта могли и не подозревать. Но Лермонтов не мог не знать того, что его прапрадед Иван Герасимович Боборыкин был женат на Евдокии Федоровне Пушкиной, дочери казненного в 1697 году за участие в заговоре против Петра I окольничего Федора Матвеевича Пушкина. Их дочь Анна Ивановна Боборыкина вышла замуж за Юрия Петровича Лермонтова, прадеда поэта, в честь которого был назван его отец. В пушкинском стихотворении «Моя родословная», наделавшем столько шума в свете, как раз и поминается этот «казненный» Пушкин, предок Лермонтова. Наталья Николаевна, приходившаяся праправнучкой Федору Матвеевичу Пушкину, доводилась, следовательно, пятиюродной сестрой Лермонтову.

Князь П. И. Мещерский передал 10 февраля список лермонтовского стихотворения Александрине Гончаровой, которая просила его для сестры, «жаждущей прочесть всё, что касается ее мужа, жаждущей говорить о нем, обвинять и плакать». Софья Карамзина, посетившая ее в очередной раз 10 февраля, передает свое впечатление: «На нее по-прежнему тяжело смотреть, но она стала спокойной, и нет более безумного взгляда. К несчастью, она плохо спит и по ночам пронзительными криками зовет Пушкина: бедная, бедная жертва собственного легкомыслия и людской злобы!» Наталья Николаевна уезжала подальше от жестокого суда светских сплетников, в уповании на то, что исполнится пророчество Лермонтова:

Шестнадцатого февраля 1837 года Наталья Николаевна с детьми и сестрой Александриной покинула Петербург в сопровождении братьев Дмитрия и Сергея и тетки Екатерины Ивановны, решившей проводить их до Москвы.

Перед отъездом Наталья Николаевна увиделась с сестрой Екатериной, которая приехала к ней в дом на Мойку, где не была со времени своей свадьбы с Дантесом. При их прощании присутствовала вся родня: тетушка Екатерина Ивановна Загряжская, братья и Александрина. А. И. Тургенев писал 24 февраля П. А. Осиповой о прощальном свидании с Екатериной Николаевной: «С другой сестрой, кажется, она простилась, а тетка высказала ей всё, что чувствовала она, в ответ на ее слова, что „она прощает Пушкину“. Ответ образумил и привел ее в слезы». Итак, Наталья Николаевна по-христиански простила сестру, но тетушка Екатерина Ивановна оказалась вполне последовательной в своем отношении к старшей племяннице. Та, впрочем, отвечала ей тем же — написала из-за границы брату Дмитрию 30 ноября 1837 года: «Итак, я имею честь засвидетельствовать ей свое почтение и распрощаться, потому что теперь она может быть уверена, что больше не услышит обо мне, по крайней мере от меня».

Наталью Николаевну задерживали в столице только ожидание возвращения А. И. Тургенева из Святых Гор и приведение в порядок дел. Первым из них явилось учреждение опеки над детьми и имуществом Пушкина. Опека в случае смерти главы семейства было делом общепринятым, но хлопотливым. Пушкин в конце жизни состоял опекуном Софьи Шишковой, малолетней дочери своего знакомого, поэта А. А. Шишкова, подло убитого в Твери К. П. Черновым.

Хлопоты по оформлению опеки начались тотчас же после отпевания поэта. Выбрать опекунов предстояло самой вдове. Она остановилась на своем родственнике графе Г. А. Строганове в качестве лица, должного возглавить опеку, а членами ее предложила стать В. А. Жуковскому и графу Михаилу Виельгорскому. В прошении на имя императора об утверждении опекунов над ее детьми, оставшимися без отца, Наталья Николаевна писала:

«А как не только упомянутое выше движимое имущество покойного мужа моего находится в С. Петербурге, но и я сама должна для воспитания детей моих проживать в здешней столиции, и как при том все избранные мною в опекуны лица находятся на службе в С. Петербурге, то посему и прошу:

Дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом поведено было сие мое прошение принять, малолетних детей моих взять в заведование С. Петербургской дворянской опеки и, утвердив поименованных выше лиц в звании опекунов детей моих, учинить распоряжение, как законы повелевают».