Том 4. Белая гвардия - Михаил Афанасьевич Булгаков

даже бывает, если, например, кожи нет в Житомире?

Алексей. Что ты мучаешь мой мозг. Я ничего не понимаю — в каком Житомире. Уйди. Ты — миф. Ты — харя, такая же, как та, что Николка нарисовал на печке. Сгинь.

Кошмар. Вот как? Стало быть, ее нет на самом деле? А гляньте-ка, доктор.

Рисунок на камине превращается в живую голову полковника Болботуна.

Алексей. Петлюровец. Капитан Мышлаевский, сюда!

Болботун угасает.

Вздор. Миф. Ты дразнишь меня. Пугаешь. Я прекрасно сознаю, что я сплю и у меня расстроены нервы. Вон, а то я буду в тебя стрелять. Это все миф, миф.

Кошмар. Ах, все-таки миф? Ну, я вам сейчас покажу, какой это миф. (Свистит пронзительно.)

Стены турбинской квартиры исчезают. Из-под полу выходит какая-то бочка, ларь и стол. И выступает из мрака пустое помещение с выбитыми стеклами, надпись «Штаб I-й кінной дивізіи». Керосиновый фонарь у входа.

Фонарь со свечой на столе. В стороне полевой телефон, возле него на скамейке гайдамак-телефонист. Кошмар проваливается. Исчезает Алексей. На сцене полковник Болботун — страшен, изрыт оспой, в шинели, в папахе с красным хвостом, так же как и телефонист. За окнами изредка стук лошадиных копыт, громыхание двуколок и изредка тихо наигрывает гармоника знакомый мотив. Внезапно за сценою свист, удары. Голос за окном кричит отчаянно: «Що вы, панове, за що, за що?» Визг. Голос сотника Галаньбы: «Я тебе, жидовская морда, я тебе!» Визг. Выстрел.

Телефонист (в телефон). Це я, Франько, зновь включився в цепь. В цепь, кажу. Слухаете? Слухаете? Це штаб кинной дивизии.

Телефон поет сигналы. Шум за сценою. Гайдамаки в черных хвостах вводят дезертира-сечевика. Лицо у него окровавленное.

Болботун. Що такое?

Гайдамак. Дезертира поймалы, пан полковник.

Болботун. Якого полку?

Молчание.

Якого полку, я тебе спрашиваю?

Молчание.

Телефонист. Та це ж я. Я из штабу, Франько, включився в цепь!

Болботун. Що ж ты, бога душу твою мать! А? Що ж ты? В то время як всякий честный козак вийшов на защиту Украинськой республики вид билогвардейцев та жидив коммунистов, в то время як всякий хлибороб встал в ряды украинской армии, ты ховаешься в кусты? Ты знаешь, що роблють з нашими хлиборобами гетманские офицеры, а там в Москве комиссары? Живых в землю зарывают. Чув? Так я ж тебе самого закопаю в могилу. Самого. Сотник Галаньба!

Голоса за окном: «Сотника требуют к полковнику». Суета.

Деж вы его взялы?

Гайдамак. По-за штабелями, сукин сын, бежав, ховався.

Болботун. Ах ты зараза, зараза!

Входит Галаньба, холоден, черен, с черным шлыком.

Допросить, пан сотник, дезертира.

Галаньба с холодным лицом. Берег со стола шомпол, бьет дезертира по лицу. Тот молчит.

Галаньба. Якого полку? (Молчание, удар.)

Дезертир (плача). Я не дезертир. Змилуйтесь, пан сотник. Я до лазарету пробырался. У мене ноги поморожены зовсим.

Телефонист (в телефон). Деж диспозиция? Прохаю ласково. Командир кинной дивизии прохае диспозицию. Вы слухаете?

Галаньба. Ноги поморожены? А чему ж це ты не взяв посвидченя вид штабу своего полка? А? Якого полку? (Замахивается.)

Слышно, как лошади идут по бревенчатому мосту.

Дезертир. Второго сечевого.

Галаньба. Знаем вас, сечевиков. Вси зрадники. Изменники. Большевики. Скидай сапоги, скидай. И если ты не поморозив ноги, а брешешь, то я тебе тут же расстреляю. Хлопцы, фонарь!

Телефонист. Пришлить нам ординарца для согласования. В Слободку. Так. Так. Слухаю.

Фонарем освещают дезертира.

Галаньба (вынув маузер). И вот тебе условие: ноги здоровые, будешь ты у меня на том свете. Отойдите сзади, чтоб я в кого-нибудь не попал.

Дезертир садится на пол, разувается. Молчание.

Болботун. Це правильно. Щоб другим був пример.

Гайдамаки (со вздохом). Поморожены... Правду казав.

Галаньба. Записку треба було узять. Записку. Сволочь. А не бежать из полка.

Дезертир. Нема у кого. У нас ликаря в полку нема. Никого нема. (Плачет.)

Галаньба. Взять его под арест. И под арестом до лазарету. Як ему ликарь ногу перевяжет, вернуть его сюды в штаб и дать ему пятнадцать шомполив, щоб вин знав, як без документу бегать с своего посту.

Гайдамаки (выводя). Иди. Иди.

За сценою гармоника. Голос поет уныло: «Ой, яблочко, куда катишься, к гайдамакам попадешь, не воротишься». Тревожные голоса за окном: «Держи их. Держи их. Мимо мосту... Побиглы по льду».

Галаньба (в окно). Хлопцы, що там? Що?

Голос: «Якись жиды, пан сотник, мимо мосту по льду дали ходу из Слободки».

Хлопцы! Разведка! По коням! По коням! Садись! Садись! Хорунжий Овсиенко, а ну проскочить за ними. Тильки живыми возьмить. Живыми!

Топот за сценой. Появляются гайдамаки. Вводят человека с корзиной.

Человек. Миленькие, я ж ничего. Что вы? Я ремесленник!

Галаньба. С чем задержали?

Человек. Помилуйте, товарищ военный.

Галаньба. Що? Товарищ? Кто тут тебе товарищ?

Человек. Виноват, господин военный.

Галаньба. Я тебе не господин. Господа с гетманом в городе все сейчас. И мы твоим господам кишки повыматываем. Хлопец, тебе близче. Урежь этому господину по шее. Теперь бачишь, яки господа тут. Видишь?

Человек. Вижу-с.

Галаньба. Осветить его, хлопцы. Мени щесь здаеться, що вин коммунист.

Человек. Что вы! Что вы, помилуйте. Я, изволите ли видеть, сапожник.

Галаньба. Що-то ты дуже гарно размовляешь на московской мови.

Человек. Калужские мы, ваше здоровье, Калужской губернии. Да уж и жизни не рады, что сюда, на Украину, заехали. Сапожник я.

Галаньба. Документ.

Человек. Паспорт? Сию минуту. Паспорт у нас чистый, можно сказать.

Галаньба. С чем корзина? Куда шел?

Человек. Сапоги в корзине, ваше... бла... ва... сапожки-с. Мы на магазин работаем. Сами в Слободке живем, а сапоги в город носим.

Галаньба. Почему ночью?

Человек. Как раз в самый раз. К утру в городе.

Болботун. Сапоги. Ого... го... Це гарно.

Гайдамаки вскрывают корзину.

Человек. Виноват, уважаемый гражданин. Они не наши, из хозяйского товару.

Болботун. Из хозяйского? Це найкраще. Хозяйский хороший товар. Хлопцы, берить по паре хозяйского товару. А я-то ломал голову, як штабных хлопцев снабдить обувью.

Разбирают сапоги.

Человек. Гражданин военный министр. Мне без этих сапог погибать. Прямо форменно в гроб ложиться. Тут на две тысячи рублей. Это хозяйские.

Болботун. Мы тебе расписку дадим.

Человек. Помилуйте, что ж мне расписка! (Бросается к Болботуну, тот дает ему в ухо. Бросается к Галаньбе.) Господин кавалерист! На две тысячи рублей. Главное, что если б я буржуй был или, скажем,