Аксенов - Дмитрий Петров

С вершины холма открывалась обширная равнина с черепичными крышами, полосой пляжей и замыкающими картину отрогами Пиренеев.

За две недели еще многое удалось увидеть и узнать: в центре города — собор Пресвятой Богородицы и собор Святого Александра Невского — один из известнейших в Европе православных храмов. Есть и русский ресторан. Метрдотель зовет: «Заходите на старый Новый год, будут одни русские». Василий Павлович заходит выпить шампанского. Народу — битком, много русских, но ни одного знакомого слова. Третья волна эмиграции. Русские французы. Наши давно облюбовали эти берега. Здесь когда-то жил Чехов, провел детство Набоков, заезжал Игорь Стравинский.

Сам по себе приглянувшийся дом был невелик. Отчего бы не поселиться в этом краю, столь похожем на милый сердцу восточный берег Крыма? Отчего не сократить перелеты в Москву на ширину Атлантического океана? Расчеты выплат по кредиту не заняли много времени. Полный профессор мог их себе позволить. В 2004-м он продает дом в Вирджинии, уходит в отставку из университета (с правом вернуться) и едет во Францию — на прибрежный склон, где круглый год что-то цветет — то мальва, то петунии, то гортензии…

Ему хорошо здесь писать: не мешают. Это не Москва, где обрывают телефон. С утра — работа. Потом пробежка, то в сторону Испании, то в сторону России. Иногда, в отлив — босиком по пляжу. Прогулка с Пушкиным — тибетским спаниелем. Как звал его Аксенов, с главой семьи — Пушкиным Васильевичем. Партия-другая в баскетбол с самим с собой. И снова — за компьютер. Здесь сложились сборники «Десятилетие клеветы», «Американская кириллица» и «Зеница ока», писались романы «Вольтерьянцы и вольтерьянки», «Москва-ква-ква» и «Редкие земли». В «Москве» и «Землях» Биарриц играет и свою роль в сюжете.

А когда приезжают гости, Аксенов ведет их в город, и вот так прогуливаясь, как бы невзначай, вдруг хвать за руку:

— Ты видел, как на тебя сейчас посмотрела та мулатка? Беги за ней!

— Куда ж я побегу, не зная языка? — отнекивался гость.

— Ну, смотри…

Незадолго до отъезда Аксенова в Европу агентство Washington ProFile издало рейтинг самых влиятельных выходцев из бывшего СССР, живущих в США. В исходный список, составленный с помощью российских журналистов, работающих в Вашингтоне, вошли более ста имен, разбитых на пять профессиональных групп. Из них американские эксперты выбрали произвольное число наиболее авторитетных, на их взгляд, персон. Среди экспертов были ученые, специалисты, журналисты, изучающие культуру, экономику, историю, политику России и постсоветских стран и фактически формирующие общественное мнение США в их отношении. Чем больше экспертов голосовало за участника рейтинга, тем выше было его место в списке.

Претендентами стали жители США в первом поколении, чей родной язык — русский. Причины их приезда и сроки пребывания в стране, гражданство и известность в СССР не учитывались. Не проводился и «разброс» по постсоветским странам: разве легко определить, с какой из них следует связать человека, рожденного в Москве, выросшего в Тбилиси, получившего образование в Киеве, а работавшего в Алма-Ате. Не учитывалось и место жительства. Так, Василий Аксенов долго жил в США, а теперь переезжал в Европу.

Аксенов занял третье место в пятерке самых влиятельных постсоветских иммигрантов из мира искусства, уступив два первых танцору Михаилу Барышникову и скрипачу Исааку Штерну и оставив позади Андрона Кончаловского и Эрнста Неизвестного. Ну что ж, достойный венец долголетнего пребывания в Америке.

В точности, как в 1980 году Аксенов двинулся в Штаты, спасая свои романы, в 2004-м он по той же причине переехал в Европу. Здесь его издавали и покупали. Здесь был его дом. Теперь даже два. И оба — с прекрасными видами. Один — на твердыню неизменности, другой — на символ непрерывной перемены.

Журналистка — старая знакомая — спросила Аксенова: а что ты любишь в России?

— Язык, — ответил писатель.

В июне 2007 года в интервью «Известиям» он объявил: «Можно категорически сказать, что мое возвращение в Россию состоялось. Я русский писатель, который какую-то часть года работает во Франции». А не наоборот.

К тому времени, с момента публикации «Свечения», в России выйдут сборники его рассказов, очерков, интервью и радиовыступлений, будет снят сериал «Московская сага». Писатель получит премию «Букер» за «Вольтерьянцев и вольтерьянок», встретит непонимание критикой «Редких земель» и нарекания за роман «Москва-ква-ква».

С чего бы, господа? Не с того ли, с чего американские издательства когда-то возвращали ему роман «Желток яйца»? Из-за тотальной иронии по поводу серьезных тем? А здесь и «великое прошлое», и советское искусство, и мечта о царстве мыслителей — республике Платона в отдельно взятой стране, и вера в бессмертие вождя, и имперская символика — от пышнобедрых дам на фасадах и звезд на шпилях до самой знаковой роли сталинских высоток. И сам Сталин, в конце концов. Разве Сталин — это не серьезно? Более чем.

Но Аксенов не хотел писать о нем так. Сурово — да. Страшно — да. Как о злодее и ничтожестве. Недаром в «Острове Крым» так называется статья о нем Андрея Лучникова: «Ничтожество». Вот и в «Москве» Сталин — зверь, минотавр, сгусток тьмы. Но при этом — жалкий, старый, седой убийца-параноик, ценитель власти, кино и цыплят-табака, тиран-мизантроп, дрожащий перед «гайдуками кровавой собаки Тито».

Но у Аксенова есть романы, где о Сталине — всерьез. «Ожог», по которому тот проходит жуткой тенью, и «Московская сага», где он появляется лично. Всерьез о нем и в сериале. Трилогия и фильм оказались неразлучны. Хотя большинство смотревших кино книгу не читали, а многим читавшим фильм не понравился.

Примерно в середине 1980-х для американского кабельного ТВ Василий Павлович подготовил заявку на сценарий фильма о судьбе нескольких поколений советской семьи, корни которой уходят глубоко в почву, на которой выросла российская интеллигенция. Заявку приняли, пошла работа над сценарием. Аксенов показал наброски своему тогдашнему издателю, а тот сказал: «А почему бы тебе не написать роман? Мы его выпустим к телепремьере и заработаем большие деньги». «В итоге, — вспоминал писатель, — я увлекся романом гораздо больше, чем сценарием».

Начальство на канале сменилось, телепроект не состоялся, но роман уже сложился. Аксенов завершил эпопею «Московская сага» 19 апреля 1992 года.

Она развернулась в три текста. Два из них вышли в Random House в 1994-м под общей обложкой и названием «Поколения зимы»[247]. В них повествуется о жизни семьи Градовых в 20–30-х годах XX века и во время войны. Критики тут же назвали сочинение сагой, сравнив его с «Войной и миром» за «увлекательность, масштаб, глубину характеров» и с «Доктором Живаго» — за «яркий портрет сталинской России». Газета USA Today назвала «погружением в другой мир».

Третью книгу, повествующую о 1950-х годах, Random House выпустил в июне 1996-го отдельным томом под названием «Герой зимы»[248]. Аннотации к ней удивительны, вроде: «Продолжение эпоса. На авансцену выходит новое поколение Градовых. Опустошенный отступничеством матери, Борис погружается в разврат. На Ёлку кладет глаз шеф секретной полиции и превращает ее жизнь в кошмар. Даже патриарх Борис-старший беззащитен в этом мире, тонущем в коррупции». Нашему читателю, знакомому с книгой, такое изложение может показаться не вполне адекватным. Он бы, возможно, сместил акценты. Но что делать: авторы рекламы знали, к кому обращаются.