Игра теней - Петр Катериничев

Семья. Жизнь близких — превыше всего…

Стрелок выпил поднесенную рюмку водки и успокоился. Судя по всему, он просто поменял «место работы». Если раньше он был «вольный стрелок», то теперь — чей-то… И денег будут платить поменьше… Все это не важно… А важно лишь то, что он по-прежнему сможет заниматься любимым делом… Он представил в прицеле лицо жертвы — любопытно, кто будет следующим, представил, как подушечка указательного пальца плавно и мягко ведет спусковой крючок… Даже видение вызвало у него неизъяснимое волнение и радость… Он облизал пересохшие губы…

Нужно только начать — а там его мастерство оценят… И он будет ловить в прицел все новые и новые лица — молодые, старые, мужские, женские… Детские… Вот это любопытно… Такого заказа он никогда не получал…

Князь кивком приказал охраннику увести стрелка.

— Что будем делать с ним, дорогой? — спросил Реваз Юришвили, начальник «аналитического» и «оперативного» отделов Князя, в недавнем прошлом — старший офицер в Службе безопасности Грузии. — К делу пристроим или как?

— Или как.

— Понял, дорогой. Хорошее решение. Это же мразь акая, а? Я команду дам, чтобы в дерюжном мешке закопали. Сгниет быстрее. Человек совсем дрянной получился… Может, удобрение выйдет, а?

— Реваз, дорогой, заткнись, а?

— Извини, дорогой. Отдыхай.

Сидор вывел стрелка из машины. Вокруг — плотный еловый лес.

— Куда мы приехали? На дачу? Я теперь здесь буду жить?

— Не-е-ет, милый. Здесь ты будешь подыхать. Короткий взмах левой — нож вошел в печень, глаза стрелка наполнились дикой болью, когда Сидор провернул клинок в теле — для верности. Последнее, что увидел стрелок, была татуировка на тыльной стороне ладони. Восходящее солнце, от которого расходились лучи…

* * *

Лека беспомощно сидит на крылечке подъезда, кутаясь в кимоно… Мимо снуют какие-то люди, слышатся чьи-то голоса, но она не замечает. Никого и ничего. И больше — не хочет замечать. Никогда…

Почему мужчины убивают друг друга? Зачем? Это у них что — спорт такой?..

Последние сутки она видела столько смертей… Зачем?.. Неужели такие смутные понятия, как деньги, власть, возможность обладать девчонками, делают людей похожими на… Она даже не могла сказать, на кого… В какой-то газете она прочла, что люди в действительности — не один биологический вид; по поведению или по повадкам, «способам охоты» автор делал вывод, что это совершенно разные виды животных… Одни — это хищники, агрессоры… Они выживают только за счет «поедания», уничтожения «овец», а вовсе не себе подобных… Вторые — «суггесторы», эти вроде как питаются «падалью», оставшейся от хищников… Третьи — «овцы», их «стригут», «кушают» и водят стадом… Четвертые… Четвертые у этого писаки — мыслящие… Они и хищникам не противятся, и «постригаться» не желают, и в «стадо» строиться не хотят… Тогда — в чем их разумность? Этого автор не сказал. Но девушке тогда еще показалось, что эти, последние, вовсе не «мыслящие», они «недоразвитые»! С полной атрофией воли. А вообще-то все это чушь… Лека никогда не верила что люди — животные и развились из каких-то там австралопитеков… Но почему?.. Почему… «Две тысячи лет война, война без особых причин, война — дело молодых, лекарство против морщин…»

О чем она думает?.. Мысли странные… А, ну да… Она просто размышляет, как жить… И стоит ли… Теперь… Может, и ей не стоит стареть? Как любил повторять Олег… «Победи и останься живым!» И еще… «Лека, знаешь, что самое страшное было в брежневские времена?» — «Колбасы не было?» — «Да нет… Некого было побеждать! Стоишь весь скользкий, словно в лягушечьей икре, а по тебе ползают то ли улитки, то ли мокрицы… Туман вокруг, сырость, гнус… А так хочется солнышка… Хотя бы немножко…»

* * *

Мимо проносят носилки, накрытые простыней. Молоденький врач рядом — взволнован:

— Да как вы могли не заметить!

— Дак он же не дышал!

— Эффект болевого шока! Классика!

— Дак и пульса не было! — оправдывался усатый участковый. — Я же щупал!

— Щу-пал, — передразнил медик. — При нитевидном пульсе — зеркальце нужно к губам подставлять. Запотеет — значит дышит! — Забегает сбоку носилок:

— Да аккуратнее вы! Уроните мне его еще напоследок!

— Зеркальце… Да где я его возьму, зеркальце это! — в сердцах сплевывает сержант… — Да и что я — жмуриков на своем веку не видал? Вся грудь в крови, а кровь не идет… Кабы не мертвый был, а раненый — шла бы…

— У него венозное кровотечение, понимаете вы, не артериальное, а венозное!

Про свертываемость крови слыхали?

— Да что ты на меня взъелся! Ваша машина, «скорая», Уже приходила…

Докторша глянула мельком, сказала — покойничек, ей тут делать нечего, у нее еще вызовов на сегодня… Обещала трупоуборочную прислать… Вот вы и приехали…

Так чего мне с этим зеркальцем подлезать, сам посуди… Баба та — врач все же, дипломированная.

— Дура она дипломированная, понял, дура! Ты что отец, мало недоучек на своем веку видел?! — Дверца захлопнулась, медик заспешил к кабине.

— Да ты не серчай… Я ж не со зла… Недоглядел Выхаживай давай, раз он такой живучий…

Машина сорвалась с места и свернула за дом.

— Что? — Лека подняла голову, посмотрела на сержанта… Весь разговор был для нее просто не имеющим смысла шумом, отреагировала она только на последнее слово. — Вы сказали, жи-ву-чий?

— А то… — Участковый сложил руки домиком, прикурил «Приму». — Из него — с литр крови вытекло никак не меньше… Машина приехала в морг забирать а этот говорит — живой…

— Кто — живой?..

— Ну парень этот, что в подъезде подстрелили…

— Дронов?

— А вот фамилию он не сообщил. А я не знаю, из какой он квартиры. Жильцов порасспрошу, в списке посмотрю…

— Так он… живой?

— Да говорю же тебе русским языком: живой. Глупо улыбаясь, Лека встает и идет к подъезду. По щекам бегут слезы…

— Э-э… Девонька… А ты ему, знать, родня будешь?.. Лека его не слышит…

А в голове почему-то вертится дурацкая фраза из старого анекдота:

«Сестра, сестра, а может, в реанимацию?..» «Нет. Доктор сказал в морг — значит в морг». Живой!

МОСКВА, РОССИЯ

Советник смотрит на Кремль, залитый лучами солнца. По небу бегут скорые тучи, бросая на город огромные тени, но солнце появляется снова в рваных разрывах.

Советник подходит к шкафу, достает бутылку боржоми и жадно пьет. Все происшедшее ночью кажется сном. Чутким сном.

И тут — его настигает страх. Дикий, безотчетный, он мечется в груди загнанным зверем, проникает в каждую клеточку мозга… Советник застывает в кресле… Неужели теперь страх и будет его жизнью?