Мифы и легенды народов мира. Древняя Греция - Александр Немировский

За группой деревьев можно было видеть искусно сплетенные из тончайших золотых нитей виноградные лозы, отягощенные крупными черными гроздьями, порой свисающими до земли. Ряды лоз, напоминающие ровно натянутые струны кифары, оживлены фигурами легко ступающих дев и юношей с плетеными корзинами на плечах. Все лица повернуты к одинокому дереву и сидящему под ним ребенку с кифарой в руках. Конечно же, это прекрасный Лин, сын Аполлона, уже в детстве воспевавший радости Диониса.

За виноградником виднелся холм, спускавшийся плавными складками к выложенной серебром реке. По ее черневшему камышом берегу четверо босоногих пастухов, в петасах на головах, с котомками за плечами, гнали круторогих быков разной масти – одни были из золота, другие из олова. Стадо охраняли девять резвоногих собак. Но они не уберегли одного из быков: львы опрокинули его и, разодрав страшными когтями шкуру, лакали дымящуюся кровь.

Взгляд, утомленный сельскими сценами, отдыхал, перебросившись к одному из городов. На одной из улиц, пересекающей весь город, шумит веселая свадьба. При пылающих факелах юноши выводят из чертогов невест. Раздается свадебный гимн, подхваченный флейтами и кифарами. Возникает хоровод, радуя воспоминаниями сердца замужних женщин, вышедших на пороги своих жилищ.

На агоре решается тяжба. Двое, размахивая руками, доказывают свою правоту. Один бьет себя в грудь, уверяя, что заплатил пеню за убийство, другой клянется, что в глаза не видел вознаграждения за потерю сына. О накале спора можно судить по поведению глашатаев, снующих в толпе. Они успокаивают тех, кто выкриками поддерживает ту или другую сторону.

В круге, обозначенном белым, на гладко отесанных камнях размещены в величавых позах выборные старцы. Их седые головы и бороды выложены серебром, морщинистые лица – золотом. Каждый опирается на посох. Посредине собрания лежат два золотых слитка – награда тому, кто искуснее докажет свое право.

Другой город Гефест изобразил так, что видны только его стены, а на них женщины с камнями, которые они готовы обрушить на головы недругов. Под стенами теснились два войска, сверкая на солнце оружием. Одно из них намерено захватить осажденный город и отнять у него все богатства, а взятых в плен продать в рабство. Другое войско предлагает осажденным отдать половину богатств, а граждан не трогать. Мужи, юноши, старцы, выйдя из города, укрылись в засаде, чтобы с тыла ударить на врага. Во главе горожан Арес и Афина. Гефест выделал их золотыми, ростом выше людей, в огромных доспехах.

Место, что еще оставалось на этом щите, Гефест заполнил зрелищем пляски, угодной богам. С дивным умением юноши и девы, взявшись за руки, кружились легко и изящно с быстротой гончарного круга, который мастер толкнул, прежде чем укрепить на нем глину. Они то расходились рядами, то, изгибаясь, согласно двигались к центру, где песнопевец, вдохновенный, как бог, играл на кифаре, а рядом два скомороха забавляли ужимками и кривлянием народ, который теснился вокруг.

Выковав огромный и крепкий щит, взялся Гефест за панцирь и изготовил его на диво сверкающим, чтобы ослеплял он врагов Ахилла. Потом выковал шлем, облегающий голову и утолщенный у висков для их особой защиты, к шлему приладил золотой гребень. Последними отлил Гефест поножи[306] из белого олова.

Собрав все это вместе, он отдал нетерпеливой матери, ожидавшей окончания великой работы. Взяв доспехи, Фетида устремилась к Ахиллу, как орлица к птенцу, который, летать не умея, упал из гнезда и ищет материнской защиты.

Едва из волн Океана выступила Эос в одеяниях цвета шафрана, чтобы пробудить от сна и богов и смертных, к стану ахейцев с дарами Гефеста примчалась Фетида.

Застав Ахилла склоненным над телом любимого друга, богиня сказала:

– Сын мой, взгляни, какие дары посылает тебе Гефест с пожеланием победы.

И сложила на землю щит, и поножи, и шлем, и панцирь. Медь загремела, как голос утробный, и разбежались в испуге мирмидоняне, даже взглянуть не решившись на великое чудо.

Словно два факела, грозно сверкнули из-под ресниц глаза Ахилла. Сердце его исполнилось ратным рвением. Подняв с земли оружие и насытив душу зрелищем божественного искусства, он попросил мать проследить, чтобы не осквернили останки друга мухи и черви.

– Я сделаю все, чтобы стал прекрасней живого умерший Патрокл, – успокоила сына Фетида. – Ты же отправляйся в лагерь и зови на сходку воинов, чтобы перед ними отречься от великого гнева.

И зашагал Ахилл вдоль берега моря, зычным голосом сзывая все войско к шатру Агамемнона. Все собирались на зов. И когда воцарилась тишина, Ахилл, положив ладонь на сердце, обратился к Агамемнону:

– Было бы лучше, Атрид, чтобы не было дня, когда мы вскипели враждой из-за девы. Пусть Артемида сразила бы ее своей не знающей промаха стрелой. Многие бы живыми стояли сейчас среди нас. Но о былом вспоминать я не буду. Ныне гнев свой слагаю я перед вами.

С места, не выходя в середину собрания, отозвался Агамемнон, понуро стоявший близ своего шатра:

– Прошу мне поверить, ахейцы: в том, что случилось, вины моей нет. Это Зевс и Судьба и с ними презренная Ата меня ослепили. Дева любая не стоит вражды между мужами. И ее возвращаю тебе, Ахилл благородный, вместе с обещанными дарами.

– Не о дарах теперь забота, богоравный Агамемнон, – ответил Ахилл. – Сердце к бою зовет, чтобы мстить за павших!

И, покинув собрание, поспешил Ахилл к палатке, чтобы облечься в доспехи. Затянув на груди сверкающий панцирь, защитив поножами ноги, взял он в руки выпуклый щит и поднял его высоко над головой, так что блеск исходил от щита, словно огонь маяка, пылающего на горной вершине над морем. Надев шлем, герой грозно тряхнул головой и пронзительно свистнул.

Тотчас же подвел к нему Автомедон легконогих коней и поспешно занял свое место на колеснице. Ахилл поместился с ним рядом и обратился к коням:

– Балий и Ксанф! На вас возлагаю надежду. Не оставьте меня бездыханным в бою, как Патрокла!

– Знай, Ахилл, – ответил Ксанф, тряхнув пышной гривой, – невредимым вынесем мы тебя сегодня из боя.

Но гибель твоя недалеко. И не наша это вина, а судьбы всемогущей.

– Скучное ты существо! – усмехнулся Ахилл. – Давно мне известно, что живым из-под Трои мне не вернуться. Но стоит ли думать о том, что предрешила судьба, нас не спросив? Вперед, легконогие кони!

Весть о том, что Ахилл взялся за оружие, повергла в смятение и олимпийских богов. Зевс приказал Фемиде облететь всех бессмертных, не пропуская ни одного речного или морского бога, ни единой нимфы, ранее никогда не поднимавшихся на Олимп.