Приручить Сатану - Софья Бекас

его обнять. — Думал отрезать мне крылья? Не выйдет, братец. Я прекрасно знаю тебя и твои намерения, иначе бы мы не стояли сейчас здесь.

Люцифер перестал пытаться высвободить руку и замер. Клинок упал на холодный камень, тихо звякнул, скатился вниз и полетел навстречу бездне. Братья проводили его взглядом.

— Хорошо. В таком случае, предлагаю решить вопрос несколько по-другому.

Михаил едва успел выхватить свой меч из ножен. Металл звонко ударился друг о друга, словно где-то под куполом неба запел большой красивый колокол, и целый сноп искр полетел на землю, заставляя таять едва упавший на камень снег. Они двигались, как в танце: Люцифер, ослеплённый идеей единовластия, делал выпад вперёд, и тогда Михаил отпрыгивал назад, расправив, словно журавль, свои большие каштановые крылья; когда Михаил, одержимый собственными представлениями об идеале, со всей мощью, на которую он был только способен, опускал свой меч на меч брата, Люцифер отвечал таким же ударом, в точности отзеркаливая его движения, словно искривлённое отражение. Там, где они бились, не было никого, кроме них, а также жестокого холодного ветра, который с каждым всплеском эмоций завывал всё сильнее, мелкого колючего снега, который с каждым ударом становился всё колючее и мельче, низкого, серого неба, которое с каждым падением рисковало упасть и порваться об эти острые скалы, и тяжёлых тёмных туч, которые с каждым болезненным стоном, отражённым от голых гор многотысячным эхом, могли сойти холодной лавиной с небес на обнажённую землю.

Никто и ни о чём не думал. В головах обоих было пусто, да и, если бы хоть одна мысль появилась тогда, это означало бы поражение: так оба были заняты боем. На горном плато, окружённом с трёх сторон, как колодцем, высокими стенами камня, валялись вперемешку чёрные и золотые перья; мелкий снег медленно закрывал их собой, заставляя тускнеть и блёкнуть, но кто-то из бойцов поднимал крыльями новую волну ветра, и тогда перья снова загорались, словно освещённые лучами солнца. Казалось, будто где-то в горах бьются не архангел Михаил и Люцифер, а гордый молодой орёл клюёт не менее гордого ворона, или сизый журавль, хлопая большими крыльями, прогоняет из своего царства чёрного аиста.

Бились долго и ожесточённо. Выпад, бросок, удар, звон металла, боль в руке. Ветер треплет волосы и остужает разгорячённые лица. Снова бросок, падение, перекат, звон металла о камень рядом с головой, подъём, боль в плече. Холодный снег тает, не долетая до кожи. Им обоим больно, но они бьются, каждый за своё. Камень скользит, перья и волосы промокли насквозь от пота и снега, крылья потяжелели, но они всё ещё бьются, не желая сдаваться, и каждый видит свой исход боя, отличный от чужого.

В какой-то момент Люцифер поскользнулся на покрытом наледью камне и упал. Меч архангела Михаила вошёл в его крыло и окрасил иссиня-чёрные крылья в насыщенный бордовый цвет.

Некоторое время на горном плато было тихо: ни один стон не сорвался с тонких бледных губ Люцифера, только глаза крепко зажмурились от боли и краска сошла с его худого, узкого лица. Михаил в немом оцепенении смотрел широко раскрытыми глазами на то, как кровь вырывается из крыла Люцифера, будто это была и не кровь вовсе, а из скалы вдруг пробился алый источник и окропил своими водами его чёрные перья. Михаил, не отводя взгляда, сделал один шаг назад, другой и упёрся спиной в скалу; было до ужаса тихо, только ветер свистел где-то в расщелине.

— Боже мой… — прошептал он, судорожно заглатывая воздух. — Что я натворил…

Михаил медленно опустил взгляд на свои руки и не узнал их: они были все в крови.

— Господи… Это же… Братоубийство… Как я… Я?.. Разве… Нет… Нет, нет, нет, нет. Нет!

Холодный ветер, дунувший ему в лицо, несколько отрезвил его: Михаил опомнился и подбежал к Люциферу, смотрящему пустым остановившимся взглядом в серое небо.

— Прости… Прости, пожалуйста… Прости, прости, прости, — шептал он, перевязывая ему крыло. — Всё будет хорошо, всё… Всё наладится… Правда… Всё будет… Всё… Прости меня… Пожалуйста…

Люцифер осторожно сел, стараясь не шевелить раненым крылом, и отстранил рукой брата. Он молчал.

— Ты доволен? Теперь я точно никуда не улечу, — сказал Люцифер после минутной тишины, всматриваясь в бездну, где исчезали маленькие белые точки. Михаил ничего не ответил. — Знаешь, если бы я точно был уверен, что за мной никто не идёт, я бы прыгнул, не раздумывая, даже со сломанным крылом. Да, я бы разбился вдребезги, но потом я бы собрал себя по частям и пошёл дальше. Однако сейчас это не имеет никакого смысла, потому что так я только облегчу вам задачу.

Михаил отвёл взгляд. Что-то в нём переменилось, что-то, что он пока не осознавал, но совершенно ясно чувствовал в своём сердце. Он подошёл к Люциферу, взвалил его руку себе на плечи и полетел навстречу бездне.

— Куда ты? — с удивлением спросил Люцифер, когда они начали плавно спускаться вниз. Метель стихла, и теперь в горах шёл самый обыкновенный из всех дождей дождь.

— Гармония, — только и сказал Михаил, не глядя на брата. — Золотая середина.

Там, внизу, всё не сильно отличалось от того места, где они только что были, разве только ландшафт стал несколько разнообразнее: теперь перед глазами были не только серые одинаковые горы, украшенные белыми шапками, но и бесконечная, правда, такая же серая, как и всё вокруг, тундра, где-то далеко-далеко, на границе неба и земли, заканчивающаяся седым океаном. Михаил осторожно поставил Люцифера на твёрдую поверхность, и он, словно безвольная кукла, опустился на колени прямо на сырую землю.

— Ты прав, Люцифер, — сказал Михаил, осторожно присаживаясь на одно колено рядом с братом. — Всё меняется, это неизбежно. Думаю, ты будешь достойным правителем.

— Спасибо, — Люцифер закрыл глаза и подставил лицо морозному дыханию тундры: ветер приятно холодил рану.

— Какое сегодня число?

— Двадцать первое ноября.

— Хорошо, — где-то в небе прокричал буревестник, и Михаил проводил его долгим печальным взглядом. — В ночь на двадцать первое ноября я буду опускать крыло в твоё царство и вытаскивать одного грешника.

— Не стоит, — Люцифер слегка нахмурился, повернув голову к брату. — Души грешников тяжёлые, их злодеяния тянут их к земле и не дают взлететь.

— Нет, стоит. Не тебе — мне. Как искупление за… Это, — и Михаил показал головой на раненое крыло Люцифера.

— Как хочешь, — он поднялся, отряхнулся и посмотрел в даль, где жадная волна яростно набрасывалась на берег. — Ты правда меня отпускаешь?

— Да.

Люцифер хмыкнул.

— Любому другому я бы не поверил, но я знаю, что ты не врёшь.