Давно закончилась осада... - Владислав Крапивин

— Тим, — сказал Славка. — Неправильно, если только двое. Такие, как Андрюшка Илюхин… Они ведь тоже погибли из-за войны… — Он хотел объяснить и не мог подобрать слова.

С давних пор Славка научился чувствовать неумолимость математических законов. Еще тогда, когда неотрывно следил за движением костяных шаров по бильярдному сукну. И сейчас он хотел объяснить, что во всем виновата жестокая математика войны. Если лежат в земле сгустки тротила и гремучей ртути в ржавых оболочках, на них все равно кто-нибудь наткнется. Рано или поздно. И чаще всего натыкаются маленькие и любопытные — те, кто ближе к земле и к траве; те, кто ощупывают коленками и локтями глинистые откосы и камни развалин; те, кто не пройдут мимо темного входа в подземелье и мимо загадочной находки. Это — тоже закон. Можно охранять, беречь, запрещать, но по беспощадному закону больших чисел на кого-то падает жребий. Не на того, так на этого. Потому что укрытые в земле снаряды — это продолжение войны. И если Андрюшка Илюхин погиб, он закрыл от смерти другого. Может быть, Диньку. Может быть, Тима или Славку. Может быть, тех ребят, которым не дал добежать до костра…

Но сказать все это Славка не сумел. Он только повторил:

— Они тоже из-за войны… Не все ведь по глупости…

Хорошо, когда тебя понимают. Тим понял сразу.

— Правильно… Почему я не подумал?.. Трое, конечно, лучше, а то несправедливо… Знаешь, Славка, в позапрошлом году какие-то малыши в подземелье провалились, где раньше минные склады были. Один семиклассник их вытащил, а сам не выбрался. Засыпало…

Славка кивнул. Потом сказал:

— А если бы не засыпало? Наверно, никто бы и не узнал. И героем бы никто не считал. А он ведь все равно как на войне. Будто тоже Город защищал… Тим, таких, наверно, тоже немало…

— Конечно…

Они постояли еще у теплой от солнца стены. Наверху в кустах ссорились воробьи. Где-то на рейде прогремела якорная цепь. Тим неловко улыбнулся:

— Мы размечтались, будто про памятник все уже решено. Будто от нас зависит…

Но Славка сказал серьезно:

— Все равно ты хорошо придумал.

— Мы, по-моему, вместе придумали, — сказал Тим. — Пошли, Славка, а то Валентина нам задаст…

Они обогнули стену, и Орудийная бухта вся открылась перед ними.

В бухту входила баркентина.

— «Сатурн»! — крикнул Тим.

И они помчались к берегу.

Баркентину тащил буксирный катер. Он вел ее к месту последней стоянки, где трехмачтовый парусник должен был превратиться из учебного судна в торговую точку треста кафе и ресторанов.

В своем последнем плавании старая, с ободранной краской на бортах, без парусов баркентина все равно была красива. На низкой набережной собрались зрители. Славка и Тим пробрались к самой воде.

— Отплавалось корытце, — послышался слева от Славки насмешливый голос.

Славка и Тим разом обернулись. Недалеко от них стояли трое курсантов и пожилой моряк с капитанскими шевронами на погончиках светлой куртки.

Капитан коротко глянул на курсанта с гладким красивым лицом.

— О любом судне следует говорить уважительно, курсант Вересов.

Вересов, видимо, смутился и поэтому сказал излишне громко:

— Это если о судне, товарищ старший воспитатель. А «Сатурн» уже не судно, он без флага. Он теперь плавучая танцплощадка.

— И вы говорите об этом с удовольствием…

— Никак нет. Я просто отражаю объективную истину.

«Дурак», — подумал Славка.

Другой курсант, совсем юный, похожий на восьмиклассника, почему-то засмущался и спросил:

— Дмитрий Георгиевич, а правда, что какой-то пацан хотел перерезать швартовы у «Сатурна» и грохнуть его о камни? Капитан кивнул:

— Да, я слышал.

Вересов усмехнулся:

— Представляю, как папаша порол этого юного флибустьера…

Славка взорвался:

— А ты!.. Сам-то… Только форму носишь! Попробовал бы ночью при шести баллах на марс подняться, чтобы фал протянуть! Весь день потом клеши сушил бы!

К Славке обернулись: и курсанты, и капитан, и вообще все, кто был рядом.

Вересов снисходительно сказал:

— Юноша, с вами не разговаривают. А что касается моих клешей, не беспокойтесь. У меня первый разряд по альпинизму.

— А по уму четвертый, детсадовский, — рубанул Славка.

Кругом засмеялись. Тим осторожно дернул Славку за рукав. Капитан с короткой усмешкой сказал Вересову:

— Видите, подрастающее поколение не нашло с вами общего языка.

Вересов с вкрадчивым нахальством спросил:

— Товарищ старший воспитатель, разрешите вопрос… Вы, кажется, одобряете того пирата, который хотел затопить «Сатурн»?

Дмитрий Георгиевич опять усмехнулся и наставительно произнес:

— Курсант Вересов, вы могли заметить, что действий, идущих вразрез с уставами морской службы, я никогда не одобрял…

— По крайней мере, вслух, — негромко добавил третий курсант — горбоносый и курчавый.

— Курсант Гальченко… — сказал капитан. Впрочем, без особой строгости.

Тим опять дернул Славку за рукав.

— Пойдем, — попросил он каким-то виноватым шепотом. — Пойдем, Славка.

И они ушли с набережной. Славка все оглядывался, а Тим смотрел под ноги…

У самого входа на рынок их окликнули:

— Мальчики! Сбавьте скорость! Я за вами от самой набережной бегу!

Их догоняла удивительно большая девушка. Высокая и толстая. Несмотря на тепло, она была в полосатом свитере, похожем на старинную матросскую фуфайку.

«Боцманша какая…» — подумал Славка.

Они с Тимом остановились.

— За вами не угонишься, — сердито сказала «боцманша». И выпуклыми синими глазами внимательно посмотрела на Тима. — Я про тебя слышала. Я тебя давно ищу. Это ты хотел перерезать швартовы?

Славка ощетинился: что ей надо?

Тим встал, как на совете дружины. Опустил голову.

— Вы из детской комнаты?

— Я из детской парусной секции при Доме культуры Вторчермета. Заместитель начальника базы. Пойдешь в матросы?

У Славки екнуло сердце. А Тим, не поднимая головы, сказал:

— Нет.

«Боцманша» обиделась:

— Это почему?

— Мы только вдвоем, — сказал Тим и взял Славку за руку. «Боцманша» оглядела Славку с ног до головы и серьезно сказала:

— Кто же спорит…

В конце сентября выдалось несколько прохладных дней. Но что значит «прохладных»? Градусов двадцать тепла. По утрам перепадали дождики — тоже не холодные, летние. Пощелкают по виноградным листьям, позвенят о перевернутое корыто, прибьют пыль на кремнистых тропинках… К полудню облака разбегались, и небо опять становилось праздничным. Однако мама волновалась за Славку: