Генерал Снесарев на полях войны и мира - Виктор Будаков

Циничные слова американского политика Гарри Трумэна уже цитировались. Есть и слова с другого берега, сказанные много позже после Второй мировой войны. Георгий Свиридов, русский композитор, создатель редкостной по красоте и силе чувства «Метели», пишет: «Я от сочувствия к немцам плачу от жалости к этому потрясающему народу, который столько принёс в мир прекрасного, столько принёс красоты, ума, гения. Как он бьётся в тенётах и продолжает биться, этот великий народ. Он потерял сейчас всё: искусство, литературу, оккупирован, измучен, распят. Сытая распятость».

В 1923 году в Москву приезжал Петр Кузьмич Козлов. Его книга про Монголию и мёртвый город Хара-Хото была подарена Андрею Евгеньевичу 7 июня 1923 года с надписью: «Моему старому другу и единомышленнику А.Е. Снесареву на добрую память от автора». Высокий, худой, с загорелым лицом, изрезанным бороздками морщин, он казался стариком преклонных лет, а ему едва исполнилось шестьдесят. Хотя — для путешественника немалые годы, и за его плечами целая географическая книга: он сопровождал Пржевальского в Центральную Азию, Певцова — в Восточный Туркестан, Роборовского — в Восточный Тянь-Шань, осуществил самостоятельные, богатые открытиями путешествия. Он был из тех немногих, кто всегда оставался другом, хотя, случалось, они не встречались долгими годами. На этот раз разговору хватило далеко за полночь. Снесарев расспрашивал о горных и песчаных краях, в которых прошли лучшие годы путешественника, а рассказывал ему о его родной Смоленщине. Покоритель полумира Чингисхан и революционный вождь Сухе-Батор, смоляне — дьяк Игнатий Смольянин, полководец и государственный устроитель князь Потёмкин-Таврический, композитор Глинка, военный путешественник Пржевальский, скульптор Конёнков — все сошлись в небольшой комнатке, свидетельствуя за себя и свои века, и только под утро друзья, утихомирив их, провалились в крепкий сон.

Тем же месяцем семья Снесаревых сняла дачу в деревеньке Саврасове, вблизи станции Сходня. Дом новый, добротный (все жители деревеньки испокон века были искусными строителями и столярами), зато и недешёвый: летний отдых в нём стоил два с половиной кусучих миллиарда рублей.

Лето выдалось тёплое, ясное, в лесу тьма ягод и грибов, на небольшом огородике посадили лук, редиску, салат. У Снесарева, пожалуй, впервые за долгие годы выдался настоящий отпуск, он писал «Введение в военную географию», бродил с дочерью окрестными полями и лесами, читал Пушкина, Лермонтова, Достоевского. На всю жизнь запомнился дочери вслух прочитанный отцом «Тарас Бульба».

А Москва тех лет — разная. Она у окраин зарастала бурьянами, а близ Кремля прихорашивалась, она союзилась и разбредалась, теснилась и разрасталась, и она же, ассоциативная, окружкованная, осоюзенная, шумно, мореразливанно нэпманствовала, живя словно на другой планете и не интересуясь жизнью страны; не только писателей Неверова, Булгакова, Платонова, но и многих новоприбывших в столицу честных, порядочных людей эта поделённая, двуликая Москва наводила на грустные мысли, побуждая грустно «вспоминать» Первопрестольную времён Пушкина и Лермонтова, когда без оговорок можно было воскликнуть: «Москва, Москва!.. Люблю тебя как сын, как русский, — сильно, пламенно и нежно!..»

Москве-то и настоящие её сыновья больше обуза, нежели радость, поскольку не хотят видеть её такой: не только изменённой, а словно бы и подменённой. Многострадальный, потерявший в Крыму сына-офицера, русский писатель Шмелёв пишет русскому писателю Бунину: «Внутреннее моё говорит, что недуг точит и точит, но Россия — страна особливая, и её народ может ещё долго сжиматься, обуваться в лапти и есть траву. Думать не хочется. Москва живёт всё же, шумит бумажными миллиардами, ворует, жрёт, не глядит в завтрашний день, ни во что не верит и оголяется духовно. Жизнь шумного становища, ненужного и случайного. В России опять голод местами, а Москва… ездит машинами, зияет пустырями, сияет Кузнецким, Петровкой и Тверской, где цены не пугают… жадное хайло — новую буржуазию. НЭП живёт и ширится, пухнет, собирает золото про запас, блядлив, и пуглив, и нахален, когда можно…»

Снесарев, сколько помнил себя, всегда писал. О разном и по-разному. Но неизменно честно, дельно и неповторимо. После Гражданской войны — иная глубина, словно дарованная великими народными испытаниями. О книгах — речь впереди, а сейчас — о статье, куда более важной, чем дюжина, и сотня, и даже тысяча каких-нибудь проходных беллетристических книг, — «Послевоенные расчёты держав Антанты». Статья доказательная и справедливая, и, знай мы у автора только её, мы могли бы вполне оценить достойные нравственные и патриотические чувства пишущего, разумеется, при том — чувство правды и истины.

В 1924 году в Москве «Авиаиздательство» выпустило книгу «Кто должник?». Авторы в военном мире люди известные, иные — и весьма уважаемые: М.Д. Бонч-Бруевич, А.Е. Снесарев, А.А. Свечин, А.Х. Базаревский, А.А. Вацетис, А.И. Верховский, А.Е. Гутор, A.M. Зайончковский, Н.Е. Кокурин, Ф.В. Костяев, В.Ф. Новицкий, М.С. Свечников, А.Г. Шляпников, Б.М. Шапошников, С.Г. Лукирский.

Эта книга — ответ политическим и деловым кругам Западной Европы, прежде всего французским, которые снова, в который раз, потребовали выплатить царские долги; брались в расчёт предоставленное французами оружие, военные и продовольственные поставки Антанты и совершенно забывалась пролитая русская кровь, пролитая именно как помощь французам и англичанам. (Не говоря уже про поставленный Сене русский лес и вывезенную французами из Сибири часть русского золотого запаса.) Коль предстояли переговоры с французским правительством, была создана комиссия, которой надлежало подготовить материалы для советской делегации. Снесарев, естественно, был приглашён в комиссию как полноправный участник. На совещаниях было решено подготовить документально обоснованное изложение участия Антанты в экономической разрухе России, а также выпустить в свет специальный сборник об отношениях между Россией и Антантой.

Претензии комиссии к Антанте велики. Зайончковский: «Франция вынудила Россию идти на соглашение с Англией, отказавшись, в противном случае, гарантировать заём России». Бонч-Бруевич: «По настоянию Франции в 1914 году русская армия, не считаясь с планами войны, брошена в наступление в состоянии неполной боевой готовности». Гутор: «Гибель царской России — результат непосильного напряжения, сделанного в угоду Франции». Снесарев: «Цифры людских потерь — это контрсчёт России». Ещё он сказал, что во взаимных претензиях отсутствует человек, ради которого и существуют экономика и промышленность.

Французы, предъявляя некорректный счёт, не забыли и про искусственные финансовые наращения, учли до последнего процента. К слову сказать, в 1996 году снова предъявили счёт, вплоть до займа Александра Третьего. Идея Снесарева: да, Антанта в какой-то мере восполняла нехватку техники и продовольствия, снабжала русских винтовками, пусть и плохими, да ещё консервами, пусть и залежалыми. Но неужели столь быстро забыты неизмеримые человеческие потери русских?

В сборнике «Кто должник?» статья Снесарева — одна из самых сильных, поскольку в ней математическая сторона дополняется и углубляется нравственной. Россия в Первую мировую войну потеряла людьми больше, чем Франция, Англия, Бельгия, вместе взятые. Недостойно выражать экономическую ценность каждого человека в рублях, но, если прибегнуть к такого рода подсчёту, получается, что «Россия в итоге Мировой войны на ниве человеческих жертв понесла гораздо более, чем её союзницы, и потеряла из-за этого неизмеримо большее количество ценностей, определяемых с экономической точки зрения в 40 миллиардов рублей».