Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов

– Шестьдесят один на сто двадцать три. В два раза, команданте Бен. Почти в два, – наконец произносит негр.

– О чем вы, команданте Мбота?

– Я о том, что в катастрофе президентского самолета, к которой, насколько я знаю, вы имеете непосредственное отношение, погиб шестьдесят один человек. Двое спаслись. А во время утреннего налета на наши лагеря погибли сто двадцать три бойца Сопротивления. В том числе – четырнадцать моих бойцов. Почти вдвое больше. Я об этом, команданте Бен.

– Налета? Какого налета? – спрашиваю я.

Что за новости? Я слыхом не слыхивал ни о каком налете.

– Акция возмездия, команданте Бен. И она удалась. Наши лагеря поливали железом с воздуха почти сорок минут! Живого места не осталось. Склад боеприпасов, медикаментов, продовольствия, десятки автомобилей… Все уничтожено.

– А Далама, Далама жив?

– Далама жив, его не было в лагере. Команданте Далама приказал разыскать вас. Мои бойцы разыскали, как видите. Мои бойцы очень удивились, когда увидели вас. Мои бойцы – слышите? – жаждут крови.

– Да, я был пьян. Я был в плену, я бежал, я… я… – я лепетал, я не знал, что сказать.

Да он и не ждал от меня слов.

– Уезжайте, команданте Бен, уезжайте, – убедительно и как-то даже по-отцовски вдруг сказал Мбота. – Зачем вам эта война? Эта война не про вас. Вам здесь больше нечего делать. Ваша миссия закончена. Вы приехали развлечься. И развлеклись. Белый человек любит развлечься, он только и думает, как развлечься. Белому человеку все равно – война, голод, нищета, для него все – развлечение. Кино, команданте Бен. Черно-белое кино. Мы черные, вы белые.

– Я не понимаю вас, полковник Мбота.

– И не поймете. У нас здесь все серьезнее. У нас здесь не торопливый секс на пляже с черной женщиной. У нас кровь и слезы. У вас сперма и слюни. Как тут понять?

– Мбота! Полковник! Я летел помочь. Я не виновен в том, что так случилось. Мне жаль, мне искренне жаль… Я только хотел помочь. Теперь победа близка, Мбота! Президент погиб. В столице наверняка паника! Можно идти брать власть, полковник!

– Ты не помочь прилетел, ты прилетел развлечься, получить удовольствие, белая похоть! – Мбота зарычал. – Это моя страна, это их (он показал пальцем на костер) страна! Убирайся отсюда, пока я не приказал отрезать тебе голову. Сперва уши, потом язык, потом нос… Тогда ты поймешь, что это не Диснейленд!

Мбота покачнулся, резко встал со стула, отбросил его ногой и резким движением выхватил кинжал из ножен. «И сталь ножа зловеще засверкала…» Я инстинктивно отшатнулся. Широкое лезвие промелькнуло передо мной в паре дюймов.

Я не успел испугаться – только весь с головы до ног, покрылся потом – мгновенно. Его лицо почти неразличимым пятном склонилось надо мной. Я согнул ноги в коленях и что было силы ударил его в живот. Он устоял, качнулся, но устоял. Его правая рука (я почему-то отметил, что она именно правая, а в левой – кинжал) вцепилась в мою майку на груди, рванула ее вверх. И вот нож уже лизнул мое горло у самого подбородка, легко лизнул.

Я захрипел. Мбота приподнял меня и резко крутанул с чудовищной, первобытной силой. И еще раз – я уже на животе. Прижав меня к матрасу, Мбота сделал какое-то движение, и я ощутил сталь на своем крестце. Ниже, ниже…

– Ты хорошо запомнишь нашу землю, белая немощь! – шепнул он и рассмеялся.

Барабаны подтвердили угрозу – застучали в бешеном ритме.

– Ты получишь свое удовольствие!

Режет пояс сзади, вспарывает шов на заднице, сдирает с меня штаны, наваливается сверху – одной рукой душит, другой раздвигает мои ягодицы.

Я задыхаюсь, кровь барабаном гремит в висках, сознание уже несется в кроваво-красном потоке. Последняя мысль: сейчас отрежет яйца…

…Дикая боль в анусе и яростный шаг поршня, огромного, черного.

Распластан. Молчу. Сжал зубы. Мбота встает, шуршит, застегивает штаны. Идет, по пути натыкается на поваленный стул. Пинает. Выходит. Ликующие вопли снаружи, барабаны, барабаны.

Саднит задница. Чуть шевельнешься – боль нестерпима.

Я получил свое удовольствие. Заплатил за него. Я больше не нужен.

Мбота тоже получил. И будет получать дальше: резать головы соплеменникам, насиловать, убивать.

Его справедливость и моя справедливость различаются только формой выражения. Моя белая жалость к несчастным людям по сути – то же самое, что и его черная безжалость к ним.

Я прилетел воевать за «справедливость», отлично представляя себе бесполезность этой затеи.

Конечная цель – ничто. Различие нашего с Мботой удовольствия было культурным, этническим, географическим, расовым, и только. Но оно не было эротическим различием, и это главное. В этом мы братья.

Именно поэтому я прекрасно сознавал, что угроза Мботы отрезать мне голову – слишком реальна. Что мне нужно бежать отсюда, бежать сейчас. Если, конечно, я не хочу пережить оргазм, когда мне живому станут резать уши, нос, язык.

Что ж, буду взывать к справедливости в другом месте, благо мест таких на земле – не просто в избытке, а и нет, не было и никогда не будет никаких других. И присно и во веки веков. Аминь.

Дробят барабаны. Дробят, дробят барабаны. Или это кровь стучится в висках?

Оглядеть себя я не мог, ощупал. Я до сих пор был в форме, снятой с надзирателя, – пропотевшая, грязная плюс драная задница, – выполз с поля боя. Кровь спеклась на шее, на груди. Сунул руку в нагрудный карман – деньги, позаимствованные у Забелина. Пошарил по палатке, нашел что-то похожее на штаны, прикинул – кажется, впору. И пахнут, пахнут черным телом, черным потом! (Они до сих пор лежат у меня в числе немногих реликвий. Пахнут Африкой.)

Надел. Ножкой стула проткнул заднюю стенку палатки, рукой разодрал брезент, вышел вон, унося в себе белое семя черной Африки.

Конец