Вирус "А". Как мы заболели вторжением в Афганистан - Валерий Самунин

Просьбы об официальном визите в Москву поступали от Амина и по другим каналам. Впрочем, этим его деятельность на посту главы государства не ограничивалась. Что бы ни говорили впоследствии про Амина, а сто дней его правления отмечены активностью на всех направлениях государственной власти. При его участии была разработана и утверждена десятилетняя программа развития национальной экономики и пятилетний план. По привычке, много занимаясь международными делами, он пытался найти компромиссные подходы в отношениях с Пакистаном (правда, безрезультатно). Он заручился согласием советской стороны помочь в создании Института партийной учебы, подписал соглашение о строительстве в Кабуле Дома советской науки и культуры, лично вмешивался и в ход проведения войсковых операций против мятежников, и в кампанию по борьбе с саранчой.

При Амине была создана конституционная комиссия, которой поручили к 1 января 1980 года подготовить и представить на обсуждение проект конституции ДРА Для помощи из Союза были направлены крупные специалисты в области государственного права, в том числе работник Президиума Верховного Совета СССР и заместители директора двух крупных институтов. Этим докторам наук нелегко приходилось в дискуссиях с главным афганским руководителем, страстно желавшим внести личный вклад в создание Основного закона. Так, он настаивал на том, что конституция должна закрепить политическое устройство Афганистана как социалистического государства. Он предлагал по примеру Старшего Брата создать четыре социалистических республики: Афганскую социалистическую республику (АСР) Пуштунистан, АСР Таджикистан, АСР Узбекистан, АСР Хазаристан. С большим трудом Амина отговорили от этой затеи.

* * *

После того, как из Москвы пришли официальные поздравления товарищу Амину в связи с его избранием на высшие партийные и государственные посты, Александр Михайлович Пузанов решил, что теперь все пойдет по-старому. «Тараки сам виноват в том, что произошло, — поговаривал он в узком кругу. — Он уже давно был только формальным руководителем, а реально все бразды правления держал в своих руках товарищ Амин».

Нет, скорее всего, это неправда, что советский посол с симпатией относился к Амину и потому делал на него ставку. Правильнее будет сказать, что опытный, прошедший огонь, воду и медные трубы Пузанов не имел таких слабостей — к кому-то относиться с симпатией. А если и имел, то хранил подобные слабости так глубоко, что никто и никогда не смог бы догадаться о них. Александр Михайлович, хорошо помнивший времена сталинских чисток и опасных для жизни интриг в высших эшелонах партсовноменклатуры, играл по принятым в их кругах правилам. Он видел, как решительно и умело Амин расчищает дорогу к вершинам власти, при этом клянясь в верности идеалам марксизма-ленинизма. Он отдавал должное деловым качествам Амина, его реальному вкладу и в строительство вооруженных сил, и в создание органов безопасности, и в налаживание международных связей. Как чиновник еще той старой школы, он оценил и участие товарища Амина в развитии революционной теории, ведь именно товарищ Амин написал цикл работ, подводящих под Апрельскую революцию идейную базу.

Словом, «второй человек» по всем параметрам уже давно превосходил «первого», и не видеть этого мог только слепой.

В телеграммах, которые шли в Москву, Пузанов — опять-таки, как матерый дипломат, — избегал категоричных оценок и таких суждений, которые в будущем могли бы сыграть против него. Он предпочитал сухое изложение фактов. Однако в узком кругу высших руководителей, вершивших дела в Кабуле, у посла была стойкая репутация сторонника Хафизуллы Амина.

Гром грянул неожиданно.

Как-то в начале октября Александру Михайловичу позвонил главный военный советник и попросил о срочной встрече. Судя по взволнованному голосу генерала, встреча не предвещала ничего хорошего. Пузанов пригласил к себе Богданова. Иванов в это время находился в командировке в Москве.

Войдя в кабинет, Горелов сразу вручил послу тонкую брошюрку на языке дари. Судя по запаху свежей типографской краски, ее только что сняли с печатного станка.

— Это печатается в типографии главного политического управления афганских вооруженных сил, — пояснил он. — А называется сей документ так: «Правда о покушении на товарища Амина со стороны Тараки и о провале этой попытки». Вы прочитайте: интересная там версия изложена.

Пузанов тут же пригласил переводчика, и тот зачитал текст. Судя по нему, 14 сентября, когда Амин якобы чудом избежал гибели и когда был убит Тарун, именно советский посол через переводчика сам позвонил первому министру и попросил его срочно приехать во дворец, гарантируя полную безопасность. То есть, иными словами, листовка прямо обвиняла официального представителя советского государства в организации покушения на сегодняшнего главу Афганистана. Пузанов, выслушав перевод, изменился в лице. Всем было ясно, что эта листовка — не какая-нибудь самодеятельность политуправления, а документ, санкционированный самим главой государства и партии.

— Надо докладывать в Москву, — сразу сказал Богданов.

— Лев Николаевич, — посол с потерянным лицом повернулся к Горелову, — но ведь это же ложь. Вы тоже были там и знаете, как все происходило.

Горелов сам выглядел не менее изумленным.

— Да, странно, — как-то не очень уверенно ответил он.

На следующий день ситуация стала еще острее. Министр иностранных дел, член политбюро Шах Вали созвал послов социалистических стран и зачитал им «Правду о покушении». Совпосольство на встрече представлял Сафрончук, поскольку Пузанова именно на тот же час пригласил к себе по какому-то пустяшному поводу Амин. После того, как Шах Вали закончил, дипломаты, все как одни, обратились к нашему советнику-посланнику: что это? Желание убрать из Кабула советского посла? Начало очередной аминовской интриги? Или новый руководитель тем самым хочет показать Москве свою независимость, продемонстрировать некий новый курс?

— А вы сами присутствовали при попытке так называемого покушения на товарища Амина? — в полной тишине спросил Сафрончук у афганского министра.

— Нет, — в замешательстве ответил он. — Но это результат проведенного нами расследования.

И быстро закончил встречу.

Расходились послы растерянными. Нет, так в лагере подконтрольных Советам стран дела не делались. Это было явно против правил.

Громыко прислал Пузанову довольно раздраженную телеграмму с указанием посетить Амина и высказать ему протест. Рекомендовалось идти к афганскому руководителю в уже привычном составе: Пузанов, Павловский, Горелов, а уехавшего в Москву с отчетом Иванова должен был заменить Богданов. Правда, начальник представительства КГБ считал, что столь массированный визит Амин может воспринять негативно, посчитать его давлением на себя и предложил, чтобы он один отправился во Дворец народов, но Пузанов этот вариант отверг: «Вот же русским языком написано, что надо идти всем вместе».

Как и опасался Богданов, афганский руководитель, увидев столь представительную делегацию, сразу напрягся, почуял неладное. Но гости начали издалека. Пузанов поинтересовался, понравились ли товарищу Амину макеты новых афганских орденов, которые были изготовлены на московском монетном дворе и сегодня показаны генсеку. «Да, — оттаял Амин. — Я распорядился утвердить их». Тогда посол решил, что можно приступать к главному.