Плач перепелки. Оправдание крови - Иван Гаврилович Чигринов

покровительстве. Во-первых, не так уж я молод, чтобы думать о карьере, особенно при новой власти, а во-вторых, для меня теперь важней не то, кто мне доверять собирается, а кому я доверять намерен. Скажу откровенно, к тебе у меня доверия нету.

— Напрасно.

— Не знаю, но сказал я, что думал.

— Напрасно, — повторил Браво-Животовский и добавил: — Теперь тебе без меня не обойтись.

— Вижу, тебе с чего-то очень хочется связать одной веревочкой с собой и меня, и сына моего.

— Веревок я не вью, тут ты ошибаешься, но общества твоего не чураюсь.

— Известно, не с Драницей же все время якшаться? Хватит того, что он подвел тебя у криницы. Все хвастал, что может по-немецки, наши мужики даже поверили, что он переводчиком при тебе, а как до дела дошло, так тумаков отведать пришлось. Да и немец тот тоже какой-то шалопутный — своего не узнал. Помнишь, как в том анекдоте?..

— Ну, чья бы корова мычала, а твоя молчала, — стараясь сохранить спокойствие, сказал Браво-Животовский. — Твои тоже не меньше шалопутные. Меня хоть плеткой, а тебя так и совсем чуть со света не сжили. Зря попрекаешь.

— Да я это к слову, — будто и правда Пожалел Зазыба, что ненароком напомнил полицейскому о неприятности.

— У меня тоже к слову пришлось, — с явной иронией повинился Браво-Животовский.

— Будем считать, что квиты.

— Квиты так квиты, — охотно согласился полицейский.

Напрасно он надеялся на перемирие. Через минуту Зазыба сказал:

— А поросенка с фермы вы незаконно взяли с Драницей. Не имели права.

— Чепуха, — попытался отмахнуться Браво-Животовский. — С лосем надо было как-то решить.

— Колхозная ферма не собственный хлев. В охотку и каждый мог бы.

— Так ты же распустил колхоз.

— Но это еще не значит, что каждый может хапать что вздумает.

— Эх, — дернул щекой Браво-Животовский, — не об этом сегодня надо говорить нам! — И выражение лица его сделалось едва ли не страдальческим, как будто и вправду он добивался в беседе чего-то такого, что никак не доходило до Зазыбы.

«Ишь, — насмешливо подумал Зазыба, — кручина полицая забирает. Но это только начинка, а будет целая овчинка. Придется шила с перцем попробовать» Потом сказал:

— А правду болтают наши мужики, Антон, что ты у Махно служил?

— Служил, — как ни в чем не бывало, подтвердил Браво-Животовский. — А что?

— Тогда мы и раньше, оказывается, могли повстречаться с тобой? Я же свой орден получил за махновцев.

— Ну, про это, допустим, я читал в районной газетке.

— Мог и ты оказаться среди них. И тебе бы башку снял шашкой.

— Ну, это еще бабка надвое указала. Мог ты мне башку отсечь, а мог и я тебе. Или Не веришь?

— Ты, видать, землю со злости грыз, пока жил у нас затаясь?

— Я, как тебе известно, землю пахал, — сказал на это Браво-Животовский. — К чему мне было ее зубами грызть? Да меня тогда уже у Махно и не было, когда ты саблей махал там.

— Золота-то хоть награбил, гуляя с Махно? — спросил Зазыба.

— Ясное дело, целый воз. Неужто не заметил, что моя хата золотом крыта.

— Ну, допустим, хату крыл еще сам хозяин.

— А перекрывал ее кто?

— Перекрывал ты. Но не верится чего-то, что ты без золотишка. Известно ведь, какие вы, махновцы, мародеры.

— Я, милый мой, привык честно служить.

— За идею?

— А если и не за идею, то все равно честно. Ты думаешь, я у одного Нестора Ивановича служил? Я и в Красной Армии был.

— Когда — перед тем, как к Махно перебежать, или после Гуляйполя уже?

— Чего теперь выпытывать! Надо было раньше интересоваться.

— Странно у тебя получается — служить служишь, а похвалиться вроде и нечем.

— Почему? Я же открыто служу.

— Это теперь. А что ты скажешь, как немцев прогонят?

— Все надеешься, что большевики твои вернутся?

— Надеюсь, Антон, надеюсь!

— Но признайся, Зазыба, ты бы со мной вот так, по-человечески разговаривал, если бы твой верх был, если бы ты на мое место стал?

— Во-первых, я на твое место не посягаю. А во-вторых, ты тоже скоро иначе запоешь. Это покуда нет окончательной уверенности, что власть твоя надолго зацепилась у нас, ты ангелом прикидываешься.

— Ну, это ты мне уже говорил, — возразил Браво-Животовский, — а я, как видишь, все еще не оправдал твоих надежд. Никто в Веремейках не может пожаловаться, что я сделал ему худо. И дело вовсе не в том, что чего-то жду. Тут, кажется, уже все ясно. Ждать долго не надо. Власть поменялась навсегда. Не знаю, долго ли у нас будут сами немцы. Это уж их дело. Одно бесспорно — советской власти они больше не допустят Сам знаешь, сила солому ломит. Так что зря ты надеешься на большевиков. Не вернутся они.

— Глупый ты все-таки, Антон, — терпеливо дослушав до конца, засмеялся Зазыба. — Большевики — это люди. Живые люди. И никакая власть не заставит их отказаться от своих убеждений. Попробуй вынь из человека душу. А убеждение — это и есть душа. Поскольку люди живут повсюду, поскольку без людей на земле немыслимо, значит, и большевики будут всегда среди нас.

— Ну вот, я тебе про Фому, а ты мне про Ерему, — пожал плечами Браво-Животовский. — При чем здесь душа, при чем убеждения? Я говорю про большевистскую власть. А кто про что думает, черт с ним, мельница, как сам видишь, большая, все перемелет. Не у одних же большевиков убеждения. Были свои убеждения когда-то у кадетов, у эсеров, у меньшевиков, у анархистов Большевики перемололи их на своей мельнице. Теперь очередь настала для самих большевиков. Даст бог, национал-социалисты их перемелют.

Довольный, что основательно доказал все Зазыбе, Браво-Животовский некоторое время ехал молча.

Дорога уже шла краем торфяника, где первый год высаживали кок-сагыз. Растение это для здешних земель было неведомое, о нем, кажется, никто слыхом не слыхивал до сих пор не только в Веремейках, а и по всей Беседи. И вот в этом году во всем районе принялись пропагандировать его еще с зимы. Крайне необходима была резина. В земотделе был введен даже специальный агроном по кок-сагызу, а в колхозах созданы бригады, которым полагалось заниматься выращиванием новой сельскохозяйственной культуры, имеющей стратегическое значение; по крайней мере, пропагандируя ее среди колхозников, все, кто имел касательство к этому, нажимали на необходимость в ней именно со стратегической стороны. Понятщэ, в Веремейках тоже была создана такая бригада. И на протяжении всей нынешней весны веремейковские колхозницы не успевали выводить цыпки на руках и ногах. Но зря старались. С войной как-то сразу пропал интерес к кок-сагызу, о нем