Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин

Мразь, каких свет не видывал. То есть в буквальном смысле зверь: в физическом, интеллектуальном, нравственном. Только это всё проявилось уже после нашей свадьбы. Это был человек, после совместной жизни с которым, если ты женщина, хочется поубивать всех мужчин. Я с ним развелась. Понимаешь, я его очень сильно любила.

– У невропатолога из нашей конторы на сей счет существует одна гипотеза, которая примерно соответствует тому, что ты мне сейчас рассказала. Впрочем, конечно, психолог или сексопатолог это рассматривал под сексуальным углом зрения человека – как и все ему подобные умники. Кстати, отец психоанализа Зигмунд Фрейд упорно утверждал, что психика человека тесно связана с его сексом. Но Фрейд хитрил и в своих опусах сознательно опускал один важный термин: он имел в виду не просто психику, а больную психику. С такой коррекцией всё становилось на свои места, а именно: больная психика связана с больным сексом. Поэтому нормальному человеку на Фрейда просто наплевать.

Она посмотрела на меня и с усмешкой спросила:

– Любопытно, а что тебе рассказывал ваш доктор про меня?

– Ну, что-то о детской психологической травме, – разумеется, сексуального характера. Доктор искренне полагал, что в этих нюансах – ключ к решению всех твоих проблем.

Она расхохоталась.

– Слава Богу, детство у меня было самое нормальное. Маниакальные субъекты не преследовали меня в парках или в иных глухих местах.

– Понятно. Значит, классическая причина: не сошлись характером? – поинтересовался я. – С тем монстром.

– Брак распался, причем я выдвигала обвинения в жестокости, в то время это чудовище утверждало, будто я холодна в постели и веду себя, как бесчувственная деревяшка.

Мне стало неприятно выслушивать монолог Сони о том, как было ей лихо и что томило её сердце и душу много лет назад.

– …Разве ты не знаешь, что, если мужчина хочет публично унизить женщину, он называет её холодной в постели. Фригидной.

Я кивнул.

Рассказ был вполне правдоподобный.

Дело было только в том, что я на своем веку слышал массу правдоподобных рассказов. И знал, что она мне солгала. Там что-то между ними произошло, о чем она или боялась, или стыдилась мне рассказать, – возможно, в самый решающий момент она «прокололась» куда более обидным образом, чем пыталась мне внушить. Что ж, всякое бывает. Мне просто хотелось, чтобы она не чувствовала необходимости мне лгать и не думала, будто мне наплевать, проявила она тогда характер или нет.

Я взял у нее пистолет, сказал:

– Давай закончим нашу тренировку и поедем в отель. Ты выезжай прямо сейчас на дорогу, я подожду немного и накручу пару кругов.

– Все нормально, Рудольф?

– Что?

– Да нет, ничего. Нормально я стреляю?

– Вполне.

– Когда-нибудь, – сказала она жизнерадостно, – я влюблюсь в мужчину моего романа, который удовлетворится лишь тем немногим, что истинно и пока что имеет место быть на этом свете.

Добравшись до отеля, я увидел, что «Опель» Сони Шерманн уже припаркован недалеко от парадного подъезда. Я собирался зайти к ней, но потом решил, что мне ей сказать нечего, а если ей было что сказать мне, то возможностей для этого у неё было предостаточно.

Как только я вошел к себе в номер, затрезвонил мой телефон. Я закрыл дверь, снял трубку и услышал ее голос.

– Герр Рудольф? Прошу прощения, у меня проблемы, не могли бы вы помочь…

Если честно, то я оторопел от её слов. В её репликах был пароль и кодовое слово «прошу, проблемы, помочь». Иначе говоря, это был сигнал бедствия или SOS.

– Я только что вошел в номер, и даже не выпил традиционную чашку кофе. Сейчас, фрау Шерманн, я помогу вам.

– Спасибо! – сказала она.

Её голос звучал ровно, а я лихорадочно соображал. Все три слова были вариацией одной и той же темы. Первое означало: «У меня ЧП, спасайся». Второе: «Дело швах, помоги мне». А третье, которое она употребила, означало: «Я в беде, отвлеки только – я сама справлюсь».

Я стал действовать именно так, как она и просила, а просила она не о помощи, а только об отвлекающем маневре. Что бы с ней ни случилось, она собиралась во всём разобраться самостоятельно, полагаясь только на силу своих аристократических рук.

Я взглянул на часы. Десяти минут, решил я, вполне достаточно для того, чтобы тот, кто держал ее на мушке – а именно так, надо думать и обстояло дело, – начал нервничать, но не вполне, чтобы заподозрить неладное. Я провёл эти томительные десять минут, рассовывая по карманам необходимые вещи, которые могли бы мне пригодиться в ситуации.

Когда я вышел из номера, низкое вечернее солнце на мгновение ослепило меня. Я подождал, пока перед дверью номера Сони никого не будет, быстро подошел и ударил три раза кулаком.

– Откройте! – крикнул я как можно громче. – Откройте дверь! Полиция!

Уловка получилась дурацкая. В своём роду отвлекающий или привлекающий момент. Об остальном должен позаботиться другой – тот, кто попал в беду.

Я услышал за дверью возню. Приглушённо прозвучал выстрел пистолета. Я сразу узнал этот хлопок, но вокруг никто, кажется, не обратил на него внимания – возможно, из-за громкого разговора группы мужчин и женщин. Наступила долгая, очень долгая пауза. Но вот дверь открылась. В проёме стояла Соня, держа в руке пистолет «беретту», которого я прежде не видел.

– Мне пришлось сломать ему палец, а то он не хотел выпускать пистолет из рук, – сказала она спокойно. – В коридоре был слышен выстрел?

Я отрицательно помотал головой.

– Сонечка, ты уже настоящий профи, – добавил я и, войдя в номер, увидел коренастого лысоватого мужчину.

Тот сидел на кровати, обхватив левой рукой правую; один палец был неестественно выгнут. Его бледное лицо показалось мне знакомым.

– Это Эрик Юнг, – зачем-то пояснила Соня. – У него, кажется, пропала жена в Мексике. Он решил, что нам кое-что о ней известно. И он попросил позвонить тебе.

Я знал его – это был известный персонаж из нашего досье. Рассматривая сидящего на тахте человека, я ощутил прилив самодовольного восторга; такое случается тогда, когда сбываются амбициозные планы.

– Юнг постучался сразу же после моего прихода, – спокойно рассказала Соня. – Затем вломился в мой номер и ткнул мне в лицо пистолет. Он был просто вне себя.

Она произнесла все это очень спокойным голосом.

Я взглянул на нее. Глаза ее помрачнели, губы вытянулись в тонкую ниточку – все это свидетельствовало о том, что для неё оказаться запертой в комнате наедине с вооруженным мужчиной стало испытанием не таким уж простым, каким она бы хотела мне это представить.

– И что же он тебе рассказал? –