Тени над Гудзоном - Исаак Башевис-Зингер

называл, Шлоймеле. В Нью-Йорке он рухнул бы от жары, от забот, от споров с компаньонами. Здесь же, под сенью дерева, вся эта история с морскими судами не выглядела такой уж трагичной. Он потеряет состояние. Ну и о чем шум? Его отец был всю свою жизнь бедняком, а ему, Борису Маковеру, это не позволительно? Хватит, побыл уже богачом! Кроме того, Анна сотворила настоящее чудо. Она спасла сотни тысяч долларов. Все еще может кончиться хорошо. Борис Маковер прочитал еврейские газеты и велел Фриде Тамар забрать их. Конечно, писатели — знающие люди. Можно даже сказать, что каждый из них, на свой манер, мудрец. Однако все вместе они не говорят по сути ничего. Крутят туда, вертят сюда. Высказывают одно мнение, другое мнение. Один набожен, другой безбожник. Одному подавай только Эрец-Исраэль, другой считает, что и от диаспоры просто так рукой не отмахнешься. Один серьезен, тяжел, запутан и вообще непонятно, чего он хочет. А другой шутит в стиле приблатненного молодчика. Однако конечным результатом всех этих речей всегда оказывается ноль. Можно читать эти газеты сотню лет и не стать ни на волос умнее, лучше. Наглядно видно: эти писатели жаждут только денег, почета, личной выгоды.

Совсем другое дело, когда берешь в руки книгу «Решит хохма».[314] Еще до того, как начинаешь ее по-настоящему читать, едва бросив взгляд на страницу, ощущаешь страх Божий, истину, любовь. Ее автор, рабби Элиягу де Видас, жил сотни лет назад, но ты словно слышишь его сердечный голос. Каждое его слово — это утешение, лекарство. Каждая страница ясно показывает, что он, Борис Маковер, должен и может сделать. Книга «Решит хохма» предназначена именно для него, а не для какого-то анонимного читателя. Именно для него, для Бориса Маковера, сотворены все миры. Именно его добрых деяний ожидают ангелы и серафимы. Именно он может приблизить Избавление или, не дай Бог, отдалить его приход. И еще кое-что: когда он умрет, это событие не станет всего лишь материалом для газетного некролога ценой в несколько долларов. Его ждут в горних мирах, его деяния взвешивают и готовы проявить к нему милосердие, даровав ему после положенного наказания в аду место в раю, открыв ему тайны Торы, введя его в миры и чертоги, недоступные на этом свете… Автор этой книги сам верил в каждое слово, обращенное им к другим людям. Для него каждый еврей был целью Творения…

Борис Маковер смотрел и смотрел. Время от времени он начинал произносить слова вслух. День был жаркий, но с моря веял ветерок. Соломон Марголин говорил, что Борис Маковер должен сбросить двадцать фунтов, но Фрида Томар каждый раз приносила ему что-нибудь — то стакан чаю с лимоном, то какой-нибудь фрукт, то творогу. Трудно было поверить, что это женщина с высшим образованием, автор книг, знаток языков. В честь субботы она возилась на кухне, как его покойные мать и бабушка. И она носила в своем чреве его, Бориса Маковера, дитя…

Борис Маковер глубоко вздохнул, поднял глаза к небу. В то время как он сидел здесь, Господь управлял миром. Море шумело, птички пели, солнце склонялось к западу. Откуда-то прилетела муха и села на книгу «Решит хохма». Пару секунд она ползала по буквам Раши,[315] а потом улетела. Вдруг Борис Маковер увидел у себя на рукаве божью коровку. Она сидела и не двигалась, не подавая ни малейшего признака жизни. Ее тельце было коричневым и будто лакированным. «Откуда она взялась у меня на рукаве? — удивился Борис Маковер. — Упала с дерева?» Он взял крошку творога и положил рядом с божьей коровкой, чтобы она поела, однако божья коровка не двинулась с места. «Может быть, она мертва? — подумал Борис Маковер. Он принялся подталкивать божью коровку, и та сдвигалась с места как неживой предмет. — Ясно, она уже отжила свое, — решил Борис Маковер, — выполнила свое предназначение. Наверное, она была нужна… В этом нет никакого сомнения…» Вдруг божья коровка расправила крылышки и улетела…

«Ай, хорошо! Хорошо! Все эти суда волнуют меня как прошлогодний снег! — говорил себе Борис Маковер. — Я с Божьей помощью не умру с голоду. Главное, чтобы я не потратил на глупости подаренное мне время. Я должен отблагодарить Всевышнего за все те милости, которыми Он меня одаривает. Не будь я дураком, я мог бы теми деньгами, которые вложил в эти суда, помочь десяткам евреев… Уже одним этим я заслужил бы для себя место в Грядущем мире…»

Подъехал лимузин, и из него вышел Соломон Марголин. Борис Маковер еще никогда не видел его таким разодетым. Машина была, видимо, новая: длинная, широкая, настоящая царская колесница. Соломон Марголин был одет в белый костюм и шляпу-панаму. В одной руке он держал букет цветов, а в другой — большой пакет. Борис Маковер устремился было к нему навстречу, но Соломон Марголин дал ему знак оставаться на месте. Тем не менее Борис Маковер встал.

— Шлоймеле!

Он выкрикнул это имя так громко, что Фрида Тамар услыхала и вышла. Борис Маковер редко с кем-то целовался, но на этот раз он обнял Соломона Марголина и расцеловал его в обе щеки. Тому пришлось для этого наклониться.

— Шлоймеле, путь Бог тебя так порадует, как ты радуешь меня своим приездом!

— Не кричи так, это не полезно для твоего насоса.

Соломон Марголин протянул Фриде Тамар цветы и пакет. Фрида Тамар покраснела и вытерла руки о фартук. Соломон Марголин выбрал такие цветы, каких обычно не увидишь в здешних краях. Он, наверное, заплатил за них целое состояние. Пакет был тяжелым. Соломон Марголин прибыл вооруженный подарками. При этом он уже успел заказать для себя номер в гостинице.

Фрида Тамар вынесла из бунгало для гостя еще один раскладной стул. Она предложила ему лимонада и печенья, но Соломон Марголин не хотел ни есть, ни пить. Он сказал:

— Чем меньше люди загружают едой и питьем свое тело, тем лучше.

— Вот как? То же самое утверждает и автор книги «Решит хохма», — откликнулся на его слова Борис Маковер.

— В этом случае он прав…

Фрида Тамар вернулась в бунгало с цветами и пакетом, а двое мужчин завели разговор. Борис Маковер сказал:

— Шлоймеле, ты спас мне жизнь!

— Ну, это ведь мой бизнес.

— Шлоймеле, если бы ты не отослал меня сюда, я бы, не дай Бог, погиб. Ты ведь знаешь, что мудрецы говорили: «Каждый спасающий одну еврейскую душу подобен спасающему целый мир».[316]

— Знаю, знаю. Я знаю все, что там сказано. Смотри-ка, вот