Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным - Сесил Скотт Форестер

— Мистера Буша мы понесем, — сказал он.

— Есть, сэр.

Они побрели по снегу туда, где лежал Буш.

— Там на берегу дом. Мы понесем вас.

Хорнблауэр удивлялся, как при теперешней слабости может думать и говорить — это казалось фантастическим.

— Есть, сэр.

Они наклонились и подняли Буша, сцепив руки у него под коленями и за спиной; когда его поднимали, с ночной рубашки потекла вода. Буш обхватил руками их плечи, и они, по колено в снегу, побрели вверх, к далекому огоньку.

Они спотыкались о скрытые под снегом валуны и кочки. Они скользили. Один раз проехались по склону и упали. Буш вскрикнул.

— Ушиблись, сэр? — спросил Браун.

— Только задел культю. Капитан, оставьте меня здесь и попросите в доме, чтоб вам помогли.

Хорнблауэр сохранил способность думать. Без Буша они доберутся до дома быстрее, но легко вообразить, что начнется потом: расспросы, его неловкие ответы на ломаном французском, колебания. Тем временем Буш, мокрый и раздетый, будет сидеть на снегу. Полчаса-час его убьют, а может пройти и больше. И в доме совсем не обязательно найдутся помощники.

— Нет, — сказал Хорнблауэр бодро. — Уже немного. Подымай, Браун.

Они, шатаясь, двинулись к огоньку. Нести Буша было тяжело — голова у Хорнблауэра кружилась от усталости, руки, казалось, выдергивались из суставов. Однако под скорлупой усталости мозг работал быстро и неутомимо.

— Как вы выбрались из реки? — спросил он, удивляясь звуку собственного голоса.

— Течение прибило меня к берегу, — сказал Буш с некоторым удивлением. — Я только успел сбросить одеяло, как задел о камень, и тут же Браун меня вытащил.

— Ясно, — сказал Хорнблауэр.

Причуды реки могут быть совершенно фантастическими: они оказались в воде на расстоянии какого-то ярда, но его утащило на дно, а их благополучно выбросило на берег. Буш и Браун не догадываются о его отчаянной борьбе за жизнь. И никогда не узнают — он не сможет им рассказать. Дыхание вырывалось тяжело, и казалось — он отдал бы все, лишь бы положить свою ношу на снег и отдохнуть пару минут, но гордость не позволяла, и они брели, спотыкаясь о скрытые под снегом неровности почвы. Огонек приближался. Тихо залаяла собака.

— Окрикни их, Браун, — сказал Хорнблауэр.

— Эй, — заорал Браун. — Эй, в доме!

Уже две собаки разразились оглушительным лаем.

— Эй! — снова заорал Браун, и они двинулись дальше.

Загорелось еще окно. Видимо, они были в саду — Хорнблауэр чувствовал под ногами ломающиеся стебли, розовый куст зацепил его за штанину, она порвалась. Собаки яростно лаяли. Вдруг из темного нижнего окошка раздался голос.

— Кто там? — спросил он по-французски.

Хорнблауэр напряг усталые мозги в поисках ответа.

— Трое, — сказал он. — Раненые.

Ничего лучшего он не придумал.

— Подойдите, — сказал голос.

Они прошли вперед, скользя на невидимом уклоне, и остановились в квадрате света из большого окна на первом этаже, двое оборванцев и Буш в ночной рубашке у них на руках.

— Кто вы?

— Военнопленные, — ответил Хорнблауэр.

— Пожалуйста, подождите, — вежливо сказал голос.

Они дрожали на снегу, пока рядом с освещенным окном не открылась дверь. В прямоугольнике света стоял человек.

— Входите, господа, — произнес вежливый голос.

Дверь открывалась в мощенный каменными плитами вестибюль. На пороге стоял высокий сухопарый господин в синем сюртуке с ослепительно-белым галстуком, а рядом — молодая женщина в декольтированном платье. Еще троих — кажется, дворецкого и двух служанок — Хорнблауэр приметил краем глаза, когда, шатаясь под своей ношей, вступил в дом. На боковом столике поблескивали слоновой костью рукояти двух пистолетов, — видимо, хозяин отложил их, сочтя ночных посетителей безобидными. Хорнблауэр и Браун стояли, ободранные, всклокоченные, запорошенные снегом, с их одежды капала на пол вода, у Буша из-под фланелевой ночной рубашки торчал один серый шерстяной носок. На Хорнблауэра накатила обычная его слабость, и он еле-еле сдержал нервный смешок, гадая, как эти люди объясняют явление раздетого инвалида из кромешной ночи.

По крайней мере, хозяину хватило выдержки скрыть изумление.

— Входите, входите, — сказал он, взялся рукой за дверь, потом передумал. — В гостиной недостаточно тепло. Феликс, проводи господ на кухню. Надеюсь, вы извините, что я приму вас там? Сюда, господа. Стулья, Феликс, и попроси служанок выйти.

Кухня была низкая, с каменным, как и в вестибюле, полом. Ее наполняло райское тепло — в очаге поблескивал догорающий огонь, весело вспыхивая на кухонной утвари по углам. Женщина, ничего не говоря, подбросила дров и принялась раздувать огонь мехами. Ее шелковое платье мерцало, зачесанные наверх золотистые волосы отливали медью.

— Мари, дорогая, может быть, этим займется Феликс? Ладно, очень хорошо, как тебе угодно, — сказал хозяин. — Прошу садиться, господа. Вина, Феликс.

Хорнблауэр и Браун опустили Буша на стул перед огнем. Он валился от усталости, пришлось его поддерживать. Хозяин сочувственно прищелкнул языком.

— Поторопись, Феликс, тебе еще надо приготовить постели. Бокал вина, сударь? А вы, сударь? Позвольте мне.

Женщина, которую он назвал Мари, встала с колен и неслышно удалилась. Огонь весело потрескивал под батареей вертелов и котлов. Однако мокрого до нитки Хорнблауэра колотила дрожь. Его не согрел даже бокал вина. Рука, которую он держал у Буша на плече, дрожала, как лист.

— Вам надо переодеться в сухое, — сказал хозяин. — Если позволите…

Вошли дворецкий с Мари, неся одежду и одеяла.

— Прекрасно! — воскликнул хозяин. — Феликс, помоги господам. Идем, дорогая.

Пока Хорнблауэр и Браун раздевали и насухо вытирали Буша, дворецкий согревал у огня шелковую ночную рубашку.

— Думал, я уже никогда не согреюсь, — сказал Буш, когда его голова появилась над воротом. — А вы, сэр? Зря вы обо мне беспокоитесь. Может, вы лучше переоденетесь сами? Я себя прекрасно чувствую.

— Сперва мы устроим вас поудобнее, — сказал Хорнблауэр. Была противоестественная радость в том, чтобы заниматься Бушем, отрешась от себя. — Ну-ка посмотрим на вашу ногу.

Зашитая культя выглядела на редкость здоровой. Хорнблауэр потрогал — ни намека на воспаление, из рубцов не сочится гной. Феликс протянул материю для перевязки. Пока Хорнблауэр заматывал обрубок, Браун накинул на Буша одеяло.

— Подымай, Браун. Мы отнесем его в постель.

В вестибюле они остановились, не зная, куда идти. Слева открылась дверь и вошла Мари.