Дважды два - Николас Спаркс

Все в мире меняется, и ее жизнь, как и моя, продолжалась. Я жалел лишь об одном – что не знаю, в каком направлении движется моя жизнь.

* * *

Мой отец по-прежнему каждое утро приезжал к Мардж с ящиком инструментов. То, что задумывалось как мелкий и необходимый ремонт, превратилось в масштабную реконструкцию дома. Пока Лиз и Мардж ездили ко мне на открытый показ дома, он полностью выпотрошил всю ванную для гостей, чтобы заново отделать ее так.

Во всем, что касается новых технологий, отец всегда был динозавром. До сих пор у него не находилось причин обзаводиться мобильным. Начальство всегда знало, где именно он работает, у остальных членов бригады телефоны имелись, поэтому с отцом всегда можно было связаться. А кому еще могло понадобиться звонить ему? И зачем нужна техника, в которой нет необходимости?

Но вскоре после Нового года отец приехал ко мне и удивил просьбой помочь ему купить телефон. Поскольку он ничего не знал об «этих мобильных штуковинах», он доверил выбор мне. «Главное, чтобы он умел все, что сейчас модно, – попросил он, – и был не слишком дорогим».

Я выбрал для него телефон, пользоваться которым ему было бы предельно просто, подключил ему мой тарифный план, а потом терпеливо объяснил, как звонить, отвечать на звонки, получать и отправлять текстовые сообщения. В список контактов я занес номера Мардж, Лиз, мамин и мой. Больше добавлять было некого.

– А делать фотографии он умеет? – спросил отец. – Я видел такие телефоны.

Почти во все телефоны уже много лет встраивают камеры, мысленно объяснил я, но вслух сказал только:

– Да, умеет.

Я показал ему, как это делается, после чего он сам потренировался фотографировать. Я объяснил также, как стирать те снимки, которые ему не нравятся. Мне самому казалось, что такое обилие информации отцу не переварить. Наконец он бережно положил телефон в карман и направился к машине.

На следующий день я снова увиделся с отцом у Мардж. Она только проснулась, мама подогрела для нее куриный бульон. Мардж съела полтарелки, а когда поднос убрали, рядом с Мардж на диване устроился отец. Смущаясь, он принялся показывать ей снимки разных кранов на своем телефоне, раковин и полотенцесушителей, советоваться по поводу напольной и настенной плитки. Очевидно, он побывал в строительном супермаркете и нашел способ держать Мардж в курсе процесса ремонта.

Мардж знала, что отец всегда был немногословным человеком и редко демонстрировал свои чувства. Но он так старался отремонтировать ее дом, что это говорило о его любви куда красноречивее любых слов, которые ему всегда было так трудно высказать.

Когда они закончили, Мардж придвинулась ближе, не оставляя отцу другого выбора, кроме как обнять ее.

– Я люблю тебя, папа, – прошептала она.

Посидев еще немного, отец поднялся с дивана и вышел из дома. Все подумали, что он уехал покупать выбранные материалы, но я вдруг осознал, что не слышал шум уезжающей машины.

Выглянув из-за шторы, я увидел, как мой отец, самый сильный человек, какого я знал, сидит на переднем сиденье своей машины, склонив голову и опустив плечи.

Все эти дни в доме Мардж витали восхитительные ароматы: мама изо всех сил старалась приготовить хоть что-нибудь, что вызвало бы аппетит у моей сестры: супы, рагу, соусы и пасту, банановый крем, лимонные меренги и домашнее ванильное мороженое. Холодильник и морозильник уже были битком набиты, и всякий раз я по настоянию мамы забирал что-нибудь себе, поэтому моя кухня тоже постепенно заполнялась едой.

Стоило только Мардж проснуться, как мама уже ставила перед ней поднос с едой: на второй неделе февраля мама начала кормить ее с ложки, поскольку и левая сторона тела Мардж заметно ослабела. Мама осторожно подносила ложку к ее губам, вытирала рот салфеткой, давала попить через соломинку.

Пока Мардж ела, мама говорила без умолку. Говорила об отце, о том, что новый хозяин его компании недоволен тем, что отец так часто пропускает работу. К тому времени у отца уже накопились целые месяцы неотгуленных отпусков, но хозяин оказался из тех людей, которые вечно чем-нибудь недовольны. Он слишком много требовал от подчиненных.

Мама рассказывала о тюльпанах, которые посадила для моего отца, о лекциях, которые посещала вместе с подругами по обществу «Красная шляпа», делилась подробностями своих разговоров с Лондон, какими бы незначительными они ни были. Я не раз слышал, как мама упоминает о том, что расстроилась и обиделась, потому что ее не позвали посмотреть, как Мардж и Лондон катаются на роликах.

– Я столько раз побывала с тобой на том катке, что на асфальте стоянки возле него остались борозды от моих шин, а ты забыла позвать меня на первое катание моей внучки!

Я понимал, что она обижается не всерьез, но и правда хотела бы увидеть Лондон и Мардж на роликах, и ругал себя за это. Ведь мама хотела посмотреть не только на Лондон, но и на собственную дочь, самозабвенно и радостно катающуюся на роликах в последний раз.

На второй неделе февраля у меня возникло странное ощущение, что время ускоряет ход и в то же время замедляется. Долгими были часы, которые я каждый день проводил у Мардж, и типичные для них промежутки молчания и сна, но, с другой стороны, с каждым приездом я замечал, что организм Мардж истощается все быстрее. Однажды, встретив Лондон из школы, я заехал к Мардж и застал ее бодрствующей в гостиной. Они приглушенно говорили с Лиз, и я уже собрался уйти, но Лиз покачала головой.

– Останься, – попросила она. – Мне как раз надо связаться с одним из клиентов. Дело срочное. А вы пока поговорите. Надеюсь, я ненадолго.

Я сел рядом с сестрой, не спрашивая, как она себя чувствует: я знал, что этот вопрос ей осточертел. Как всегда, она стала расспрашивать про Эмили и работу, Лондон и Вивиан, голос звучал невнятно и слабо. Мардж настолько легко утомлялась, что разговаривал в основном я. Перед тем как попрощаться, я попросил разрешения задать ей вопрос.

– Конечно.

– Я написал тебе письмо на Рождество, но так и не узнал, что ты о нем думаешь.

Она улыбнулась половиной рта – к этой улыбке я уже начал привыкать.

– А я его еще не читала.

– Но почему?

– Потому, – ответила она, – что пока не готова попрощаться с тобой.

Признаться, порой я задавался вопросом, есть ли у Мардж шанс прочитать мое письмо. Следующие три дня всякий раз, когда я заезжал к ней, она спала, обычно в спальне.

Я проводил в доме час или два, общался с Лиз или мамой – кто-нибудь из них всегда был рядом с Мардж. Я восхищался ремонтом, который продолжал делать отец, и почти каждый раз опустошал большую тарелку еды, которую мама ставила передо мной.

Мы почти всегда устраивались на кухне. Поначалу я думал, что остальные боятся потревожить спящую Мардж, но потом понял, что если ее не будит стук отцовского молотка, то и наши приглушенные голоса она тем более не слышит.