Кенилворт - Вальтер Скотт

Эти разнообразные движущиеся группы, соблюдавшие самый строгий порядок, хотя движения их на первый взгляд казались совершенно беспорядочными, представляли собой чрезвычайно эффектное зрелище. Они сходились, расходились, смешивались и под звуки музыки снова возвращались на свои прежние места.

В этом символическом танце были представлены столкновения, которые происходили когда-то между различными народностями, населявшими Британию в древние времена.

Наконец после многих сложных маневров, доставивших зрителям величайшее удовольствие, раздался громкий звук трубы, словно призывающий к битве или возвещающий об одержанной победе. Воины мгновенно прекратили мнимую борьбу и собрались вокруг своих вождей, вернее представителей, ожидая, казалось, с не меньшим любопытством, чем зрители, того, что произойдет дальше.

Двери залы широко распахнулись, и вошел не кто иной, как сам могущественный волшебник Мерлин в фантастическом, причудливом наряде, соответствующем его таинственному происхождению и магической силе. Около и позади него прыгали и резвились многочисленные странные существа, которые должны были изображать духов — исполнителей его властных повелений. Зрелище это вызвало такой интерес среди слуг и прочих людей простого звания из числа служащих замка, что многие из них, позабыв даже о должном почтении к королеве, вломились в залу.

Лестер, заметив, что стража не в состоянии справиться с толпой так, чтобы при этом не обеспокоить королеву, поднялся и сам направился в конец залы, хотя Елизавета, движимая неизменной симпатией к простому люду, попросила, чтобы им позволили остаться и беспрепятственно посмотреть представление.

Граф удалился, сославшись на необходимость исполнить ее приказание, но в действительности ему хотелось немного побыть одному и хотя бы на миг избавиться от ужасной необходимости прятать под маской веселья и любезности невыносимые муки стыда, гнева, угрызений совести и жажды мести. Одним взглядом и повелительным жестом он водворил порядок в противоположном конце залы, но вместо того, чтобы тотчас же вернуться к королеве, закутался в плащ и, смешавшись с толпой, стал следить за представлением, как самый обыкновенный зритель.

Мерлин, выйдя на середину залы, мановением своего волшебного жезла собрал вокруг себя представителей воюющих сторон и возвестил им в стихах, что остров Британия теперь находится под властью королевы-девственницы, которой все они по велению судьбы должны принести присягу. Пусть же она разберет их взаимные притязания и решит, от какого избранного народа ведут свое происхождение нынешние жители страны — счастливые подданные этой ангелоподобной государыни.

Повинуясь приказу, все группы под звуки торжественной музыки прошли церемониальным маршем перед Елизаветой, причем каждая группа всеподданнейше выражала ей знаки почтения сообразно нравам и обычаям изображаемой народности. Королева отвечала им с той же благосклонной любезностью, которой было отмечено все ее поведение с момента прибытия в Кенилворт. Затем представители всех четырех групп изложили перед ней основания, которые имелись у них для утверждения своего превосходства над остальными. Выслушав всех по очереди, королева дала следующий милостивый ответ:

— Мы сожалеем, что недостаточно подготовлены для решения спорного вопроса, предложенного нам по настоянию прославленного Мерлина; однако нам кажется, что ни одна из этих славных народностей не вправе претендовать на то, чтобы ей было отдано предпочтение перед другими, так как все они содействовали появлению англичанина нашего времени, который, несомненно, унаследовал от каждой из них какую-либо достойную черту своего характера. Так, от древнего бритта он взял его смелый и неукротимый дух свободы; у римлянина — выдержку и отвагу в бою, а также любовь к искусствам и просвещению в мирное время; у сакса — мудрые и справедливые законы, а у рыцарственного норманна — честолюбие, любезность и благородное стремление к славе.

Мерлин с готовностью ответил, что сочетание таких высоких качеств делает англичан образцом совершенства и только благодаря этому они в какой-то мере достойны того благоденствия, какого достигли под скипетром Елизаветы Английской.

Снова зазвучала музыка, и группы масок, вместе с Мерлином и его спутниками, направились к выходу из переполненной залы. В этот момент Лестер, который, как мы уже сказали, стоял, почти затерявшись в толпе, почувствовал, как кто-то потянул его за плащ и шепнул ему на ухо:

— Милорд, мне необходимо немедленно поговорить с вами.

Да что со мной? Я шороха пугаюсь.

«Макбет» [114]

«Мне необходимо поговорить с вами»… В этих словах не было ничего особенного, но лорд Лестер пребывал в том тревожном и лихорадочном состоянии духа, когда самые обычные явления кажутся полными грозного смысла, и он быстро обернулся, чтобы взглянуть на того, кто заговорил с ним. Внешность говорившего оказалась ничем не примечательной — на нем были черный шелковый камзол и короткий плащ, лицо его скрывала черная маска; по-видимому, он проник в залу вместе с толпой масок, составлявших свиту Мерлина, хотя на нем и не было фантастического одеяния, каким отличалось большинство из них.

— Кто вы такой, и что вам от меня угодно? — быстро спросил Лестер, невольно выдавая свое смятение.

— Ничего дурного, милорд, — ответила маска. — Я желаю вам только добра, если вы правильно поймете мои намерения, но говорить с вами я бы хотел в более укромном месте.

— Я не могу разговаривать с неизвестным, — возразил Лестер, сам не зная почему страшась требования незнакомца. — Те же, кого я знаю, могут выбрать другое, более подходящее, время для беседы со мной. — Он хотел быстро отойти, но маска удержала его.

— Те, что говорят о делах, касающихся вашей чести, милорд, имеют право на ваше время, и, чем бы вы ни были заняты, вы обязаны выслушать их.

— Что? Моей чести? Кто смеет брать ее под сомнение?

— Только ваше поведение может дать повод к тому, и именно об этом я желал бы поговорить с вами.

— Вы наглец и злоупотребляете законами гостеприимства, не позволяющими мне наказать вас. Я требую, чтобы вы назвали себя!

— Эдмунд Тресилиан из Корнуэлла, — ответила маска. — Мой язык был связан обещанием в течение двадцати четырех часов. Время истекло, теперь я могу говорить и считаю своим долгом обратиться прежде всего к вам, милорд.

Лестер задрожал от изумления, услышав ненавистное имя человека, которого он считал виновником нанесенного ему тяжкого оскорбления. Он словно окаменел, но спустя мгновение его охватила жажда мести, столь же неистовая, как жажда, испытываемая путником в пустыне при мысли о ручье. У него, однако, хватило здравого смысла и самообладания, чтобы удержаться и тут же не поразить в сердце дерзкого негодяя, который, причинив ему столько страданий, осмелился обратиться к нему с такой непоколебимой уверенностью.

Лестер, решив подавить охватившее его возбуждение с целью проникнуть в самую глубину замыслов Тресилиана и надежно подготовить свое мщение, ответил невнятным от сдерживаемого гнева голосом: