Федор Никитич. Московский Ришелье - Таисия Наполова

Забудет ли Филарет, как в опасные для него дни польского плена Желябужский, рискуя собой, вёл дело к его, Филарета, пользе, как умно сослужил службу державе и царю Михаилу? В те дни он приехал послом с грамотой от московских бояр. Иной на его месте справил бы дело государское и был таков, а Желябужский нашёл Филарета, сидевшего в доме Сапеги под надзором хозяина, ударил ему челом от сына Михаила и назвал его великим государем, что было по тому времени опасной дерзостью, ибо сами поляки не признавали Михаила царём. Они даже побелели от злости, когда Желябужский правил челобитье Филарету:

— Великий государь, сын твой тебя, великого государя, велел о здоровье спросить, а про своё здоровье велел сказать: «Твоими отеческими святительскими и государыни моей матери старицы-инокини Марфы Ивановны многоусердными к Богу молитвами на наших великих и преславных государствах здравствует, только оскорбляемся тем, что твоих отеческих святительских очей не сподобляемся видеть; молим милосердного Бога, и радеем, и промышляем, и хотим того, чтоб милосердный Бог твою святыню из такой тягости высвободил».

Воспоминания о Желябужском были отрадными душе Филарета. Как не признать, сколь ловок и отважен был этот человек, ежели сумел улучить момент, когда они остались наедине, и сообщил важные вести из Москвы. А затем снова выбрал минуту, когда мог прилюдно в присутствии поляков назвать царя Михаила великим государем. Лев Сапега на это резко заявил:

— Это Михаил-то великий? Он ещё и не настоящий царь.

Обратившись к Филарету, Сапега добавил:

— Посадили твоего сына на царство казаки-донцы.

Но Желябужский сумел его обрезать:

— Что это ты, пан канцлер, такие слова говоришь? Михаил пришёл на царство волею и хотением Бога нашего. Бог послал Духа своего святого в сердца всех людей.

Сапега замолчал: не хулить же ему Бога.

И Марфе всё это было ведомо... Не могла же она запамятовать, как сама посылала ему поклоны с Желябужским. Что же случилось? Отчего родня Марьи Хлоповой стала у неё в немилости? Она Хлоповых прежде привечала, а ныне пошла войной против них. Или ей кто-то из Марьиной родни чинил обиды? Так об этом было бы известно.

В этот январский день Филарет сидел у себя в патриаршем кабинете. За окном едва серело. Филарет почувствовал утомление. Они никогда не признавался, что устал спорить с судьбой: опасался расслабиться. Но как не признать, что он устал терпеть людское коварство, приспосабливаться, хитрить! Чего требовала от него Марфа? Чтобы, подобно ей, он окружил себя Салтыковыми и делал всё по их подсказке и разумению?

Нет, он разрубит этот узел, завязанный не без самого сатаны. Недаром же говорят: если сатана захочет навредить мужу, он посылает бабу. Как упорно и неотвязно завладевала его волей Марфа! А теперь она не одна. Сказывают, едва ли не каждый день собираются в её келье её родичи и пособники. Ему больно было, что они бередили душу его доброго и послушного Михаила. Продолжаться так далее не может. Он поднимет дело о Марье Хлоповой, это его прямой долг перед Богом и ни в чём не повинными людьми. Разведав истину, он выведет Салтыковых на чистую воду и наконец избавится от их вмешательства в державные дела, от наследства многовластия, ставшего государственной бедой.

Подобно людям волевым и целеустремлённым, Филарет действовал решительно и безоглядно. Он знал, что долгие размышления ослабляют волю, и не позволял себе сомневаться в благоприятном исходе дела.

Так было ещё в те далёкие времена, когда на своём подворье он готовил грозу на Бориса Годунова. Ему удалось внушить Григорию Отрепьеву, боярскому сыну, служившему у него, что тот сядет на царство, а царя Бориса «пихнёт взашей». В то время, почуяв недоброе, Борис Годунов сослал Романовых. Но Филарет и в неволе не падал духом, уповая на свою счастливую звезду. До него доходили слухи об успехах самозванца, о победах его войска, и он мысленно обращался к своему злому недругу: «Ну что, Бориска, ты меня в ссылку, а я тебе — ложного Димитрия. Как ты посеял ветер, так пожнёшь и бурю».

И позже судьба не раз помогала Филарету одолеть невзгоды. Он взял верх над Тушинским вором показным повиновением, злобу поляков отвёл от себя хитростью. Даже такого опытного и вездесущего человека, как канцлер пан Сапега, он сумел обвести вокруг пальца и внушить доверие к себе. Жизнь научила Филарета побеждать умом там, где нельзя взять силой.

А сколько тревожных и опасных случаев, сколько всяких бед выпадало на его пути, и ни разу он не сплоховал. Ошибки хотя и были, да он умел вовремя исправлять их. Учился и у недругов, и у своих доброжелателей. Недруги, пожалуй, были лучшими его учителями. Он научился у них, как из двух зол выбирать меньшее. Собственный же опыт наставлял его полагаться на волю Бога, на судьбу и верить в своё предназначение. А коли веришь, то и люди тебе помогают, научись лишь извлекать пользу из чужого опыта.

В жизни Филарета много значили беседы с французским послом. Филарет любил слушать его рассказы о кардинале герцоге Ришелье. В ту пору Ришелье стал первым министром при дворе Людовика XIII. Филарета особенно заинтересовали действия кардинала по укреплению государственной системы. Положение Франции тогда чем-то напоминало положение Русского государства: та же бездеятельность вельмож и их нерадение к делам страны, то же хищническое поползновение опустошать казну, то же печальное состояние хозяйства.

Деятельность Ришелье привлекала внимание Филарета своей решительностью и умением применяться к любым обстоятельствам. Филарет внимательно следил за укреплением государственной и королевской власти во Франции. Для него представляли интерес сами способы, какими Ришелье стремился укрепить страну. От французского посла Филарет слышал о внутренней борьбе во Франции, вызванной тем, что кардинал перестал считаться с наследственными правами на власть герцогов и пэров Франции и назначал новых министров и секретарей.

Это и укрепило Филарета в его решении выдвигать новичков из дворянства и чиновничьего сословия. Ему нужны были люди деловые и лично ему преданные.

Однажды на заседании Боярской думы Филарет рассказал о делах во Франции и тамошних реформах. Думцев особенно заинтересовало, как пополняется королевская казна. Народ там бедствовал, как и в Московии, но налоговое бремя не только не снижали, а, напротив, увеличивали. Боярам понравились слова Ришелье: «Если бы народ чересчур благоденствовал, было бы невозможно удержать его в границах его обязанностей, ибо народ — это мул, который привык к нагрузке и портится от долгого отдыха больше, чем от работы».

Это было сказано словно бы о самой Руси. Именно, именно... Народ испортился. Чтобы не платить налоги, крестьяне покидали свои дворы, иные рискуя своими головами, уходили в разбойники, иные подались в казаки, лишь бы уклониться от налогов и податей. Филарет, в свою очередь, поведал о своих впечатлениях о русской деревне, когда возвращался из польского плена.

Дума присудила: повысить налоги и подати. Боярам было выгодно разорение крестьян землевладельцами, ибо беглые крестьяне искали спасения в боярских вотчинах, а бояре получали даровых холопов. Хотя Филарет впоследствии старался убедить себя в том, что такой ход событий был на пользу казне, на самом деле она пополнялась плохо, а деревня нищала всё больше.