Исчадие ветров - Брайан Ламли

Он поведал о сияющем городе Селефе в долине Ут-Наргай за Танарианскими горами, мириады искрящихся минаретов которого отражаются в зеркальных водах голубой лагуны, и о галерах, которые швартуются там, складывая пестрые паруса под сенью раскачивающихся от морского бриза могучих гингко, о стремящейся к океану бурной, журчащей реке Нараксе и перекинутых через нее узких, хрупких деревянных мостиках, о разбегающихся от мощных бронзовых ворот перепутанных улицах и переулках, вымощенных ониксом. Не забыл он и о Серанниане (всегда ассоциировавшемся у него с воздушными островами Элизии, о которых рассказывал Кроу), плавающем среди облаков высоко над Церенейским морем, пенистые валы которого бодро взмывают чуть ли не к облакам и порождают те самые эфирные испарения, на которых и совершает Серанниан свое небесное плавание.

Не обошел вниманием он и Зак с множеством террас, сплошь заставленных храмами, обитель позабытых грез, где до сих пор пребывают, постепенно угасая, и его собственные юношеские сновидения и мечтания, и Сона-Нилу, благословенную страну иллюзий, где каждый представляет себе что пожелает, но эти мечты никогда не обретают материальной формы, и омываемые морем Базальтовые столбы Запада, поднимающиеся из самых глубоких пучин Южного моря, за которыми (как утверждали легенды) лежит чудовищный водопад, через который воды всех морей и океанов миров грез низвергаются в жуткую пустоту, лежащую за пределами упорядоченной вселенной. Упомянул он и о пике горы Нгранек, о высеченном на ее грани огромном лике; говоря о Нгранеке, он не мог обойти вниманием ужасающе тощих, безликих, рогатых, перепончатокрылых, с шипастыми хвостами ночных чудищ, охраняющих древние секреты таинственной горы.

А потом, поскольку был уверен, что, невзирая на все страхи, Морин, чтобы не оказаться в мирах грез совсем уж неподготовленной, следует узнать и о худшем из того, что им может встретиться, де Мариньи вкратце рассказал ей и о пиках Трока, острые, как иглы, вершины которых играли важную роль в сюжетах самых жутких кошмаров. Потому что эти пики, высота которых превышала все, что человек способен даже представить себе, преграждали путь в долины ужасных дхолей, внешний вид которых можно надумать, но никак нельзя увидеть воочию, и одним из этих мест была зловещая долина Пнота, где всегда царит темнота и лишь слышен неумолчный скрежет зубов дхолей, пирующих на целых холмах окаменелых костей. Ведь Пнот — это нечто вроде мусорной ямы, куда гули всех миров яви и грез сбрасывают объедки своих ночных пиршеств.

И наконец, совсем наскоро, потому что Земля уже быстро росла в сканерах Часов Времени, он рассказал о дубовых пристанях Хланита, моряки которого больше похожи на людей из мира яви, чем обитатели какого-либо еще мира грез, о страшном разрушенном Саркоманде, растрескавшиеся базальтовые набережные и покрытые глубокими щербинами сфинксы которого были заброшены задолго до того, как началась эпоха людей, и о горе Хатег-Кла, на которую когда-то поднялся, чтобы бесследно сгинуть там, Барзай Мудрый. Говорил о Нире, и Истарте, и незнакомых с радостью Садах склепов в Зуре, о лежащем в Южном море острове Ориаб, о зловещем Таларионе, и, совсем уже напоследок, потому что пора было закругляться, об Ултаре, где никто и ни за что не убьет кошку.

Рассказ об Ултаре он намеренно отложил на потом, поскольку именно там предстояло начаться их странствию. Ведь из всех городов и весей миров грез только в Ултаре имелся храм Старших Богов, да и с кем лучше всего поговорить насчет Элизии, нежели со жрецом этого храма, который некогда сам так стремился туда?

— И ты знаком с ним? — осведомилась Морин, когда де Мариньи наконец умолк, а Часы Времени поплыли по высокой орбите над ночной стороной Земли. — Этот верховный жрец… он твой друг, да?

— О да, — ответил де Мариньи и, неторопливо кивнув, обнял Морин, поудобнее устроился рядом с ней и приготовился заснуть. — Я знаю его довольно хорошо — скажем, настолько хорошо, насколько может его знать человек из мира яви. Мы несколько раз встречались: дважды, когда мне требовалась его помощь, и в последний раз на банкете в гостинице «Тысяча спящих кошек» в Ултаре. Но называть его другом я не посмел бы. Он старше, чем можно выразить словами, миры грез были еще совсем юными, а он уже обитал там! Но я могу смело гарантировать, что он чист, как капля росы. Что же касается его имени… Атал Древний, Атал из Хатег-Кла, вернувшийся обратно, когда Барзай канул в неизвестность. Если в мирах грез хоть кто-то способен помочь нам — это будет Атал…

Первая попытка де Мариньи проникнуть с помощью Часов Времени в земные миры грез вполне могла оказаться и последней; он хорошо помнил об этом, погружаясь в сон в обнимку с Морин, но не сомневался также и в том, что на сей раз все должно было пройти по-другому. Нужно было сделать лишь одну вещь — слить разум спящего с разумом Часов (потому что они, несомненно, обладали разумом) и, засыпая, приказать Часам направиться в ближайшие миры грез. Таким образом человек получил бы возможность взять Часы с собой, а не просто воспользоваться ими как порталом в эти области, повинующиеся законам подсознания. Ведь в прошлый раз его ошибка заключалась именно в том, что он использовал Часы для входа и оставил их на орбите, а сам в буквальном смысле запутался в смутных сновидениях! В конце концов… но об этом он уже рассказал.

На сей раз он не сделает такой ошибки. Его воля, все дальше соскальзывавшая в глубины сна, накрепко сцепилась с Часами и еще крепче — с Морин; так что все трое, мужчина, женщина и машина войдут в миры грез как единое целое. Физически они, все трое, конечно, останутся на орбите, а вот психологически погрузятся в сновидения и люди, и Часы Времени. Более того, сонное видение де Мариньи оказалось чуть ли не чрезмерно точным: Часы материализовались не просто в Ултаре, стоявшем на реке Скай, а во дворе гостиницы «Тысяча спящих кошек».

Там любовники «проснулись» в объятиях друг друга, поднялись, зевнули, потянулись и вышли сквозь переднюю панель Часов в вечерний Ултар. Де Мариньи плохо представлял себе, как их тут примут. Помнят ли его и обрадуются ли ему? Ведь его визит, скорее всего, послужит местным жителям живым напоминанием о черных временах, когда все миры грез захлестнули ужас и насилие. Но сканеры сообщили ему, что двор гостиницы заставлен столами, что вечерний воздух полон аромата бесчисленных цветов и что народ уже подходит и рассаживается, чтобы вкусить вечернюю трапезу под открытым небом. Правда, они не могли объяснить ему, что столы расставили уже после прибытия Часов — ведь в это время они с Морин еще «спали» — и что застолье собирается, точно как при его предыдущем посещении гостиницы, в его честь!

Но когда любовники в конце концов покинули Часы и их дверь закрылась за ними, потушив горевший внутри багровый свет и оставив их в озаренном множеством фонариков полумраке… о, как же радостно обступили их «забытые» друзья де Мариньи из миров грез!

Следует заметить, что с временем в мирах грез происходят странные вещи: в таких местах, как, например, Селефе или Серанниан, оно кажется застывшим, и потому там не происходит никаких заметных перемен. Но у сновидцев из мира яви, которые попадают туда лишь изредка, впечатление иное — будто между их визитами прошло много лет. Хотя, может быть, это впечатление субъективно, ведь не следует забывать, что миры грез сами являются порождением людей, которые видят их во снах. Де Мариньи намеревался попасть в «сегодня» мира грез — не в «завтра» и не во «вчера»; поэтому они с Морин оказались во времени, отделенном от того, когда он побывал в Ултаре в прошлый раз, лишь небольшим промежутком. Иными словами, время здесь шло примерно так же, как и в «бодрствующем мире»: друзья, которых сейчас видел де Мариньи, старели наравне с ним, год в год, а не год в минуту или, не дай бог, год в век!