Сердце Пармы, или Чердынь - княгиня гор - Алексей Иванов

Семь Сосен стояли ровно по кругу. Может, они сами так выросли, как по ведьминым кругам вырастают грибы, а может, были посажены в незапамятные времена. Между ними располагалось древнее святилище, давным-давно заброшенное пермяками, а потом ограбленное ушкуйниками, а потом еще порушенное и затоптанное всяким проезжим людом. Матвей проснулся за полночь в круге этих сосен и увидел, что в кольце их черных, косматых вершин, словно ожерелье на дне болотной чарусьи, лежит на небе семизвездье Ковша.

Посреди поляны горел небольшой костер. Возле него сидели двое: Леваш и какой-то пожилой человек в одежде из звериных шкур. Матвей поднялся и подошел к огню. Разговаривали по-вогульски.

— Кто это? — резко спросил Матвей, перебивая незнакомца.

— Юмшан, — кратко ответил Леваш.

Матвей открыл рот, закрыл, снова открыл и еле выдавил:

— Э… мы… в плену?

— Нет. Юмшан один.

— Он у нас в плену?

— Тоже нет. Он назначил тебе и мне встречу под Семью Соснами. Вот мы и встретились.

— Ничего не понимаю! — Матвей помотал головой.

— Я договорился с ним, — пояснил Леваш. — Помнишь, там, за Покчей, когда проплывали вогульский дозор? Вот тогда и договорился. Нифонт убил его воинов, чтобы те не донесли о нашей встрече Асыке, а Юмшан убил Нифонта, чтобы Нифонт не донес о ней князю Михаилу. Так было условлено. Понятно?

— У-у, какие дела… — протянул Матвей, усаживаясь на корточки. — И зачем же Юмшану эта встреча? И почему нашим отцам не надо про нее знать?

Леваш усмехнулся, пошурудил палочкой в костре. Юмшан глядел на Матвея.

— Ладно, давай напрямоту, — раздраженно велел Матвей.

— Хорошо, — согласился Леваш. — Владыка знает о том, о чем мы сейчас будем говорить. И он благословил желание Юмшана, потому что оно — на пользу русскому делу. А желание таково… Нам с тобой не надо торопиться на Вычегду. Ехать — надо, а торопиться — нет.

— Это почему?

— Потому что надо дать Асыке время, чтобы Чердынь ослабла. Тогда князь Михаил выйдет с дружиной биться в поле.

— И… что? — замерев, осторожно спросил Матвей.

— И князь Асыка убьет князя Михаила.

Матвей долго молчал, глядя в огонь.

— Я Покчу сгубил, — наконец сказал он. — И вогул хочет, чтобы в придачу я сгубил и отца с Чердынью?

— Ты не понял. Твоего отца убьет его отец, а не ты. А убив князя Михаила, князь Асыка не станет дальше жить. Он обещал. Ему больше незачем будет жить. Он умрет. Просто от старости. Он ведь очень старый.

— Что за чушь? — Матвей поморщился.

— Это ты так думаешь. А вогулы и думают, и поступают иначе. Ты просто еще их не знаешь. Так и вправду будет: Асыка убьет Михаила и умрет. Он только ради этого и пришел к Чердыни. Город ему не нужен. Он убьет князя, снимет осаду и уйдет, а потом умрет. Нам с тобой нужно только не торопиться, чтобы Чердынь ослабла и Михаил вышел в поле. Погибнет Михаил — и Чердынь будет спасена. Ты станешь князем, и Юмшан тоже станет князем.

— Князем? — тихо переспросил Матвей. Лицо его окаменело.

— Ты меня понял? — вкрадчиво осведомился Леваш.

Матвей кивнул.

— И епископ тоже хочет, чтобы я стал князем?

— Да. Твой отец — плохой князь.

— Он хороший князь. Его любят люди.

— Возможно. Но владыка считает, что ты будешь князем лучшим, чем твой отец.

— Ты предлагаешь мне стать отцеубийцей?

— Не ты его убьешь, а вогул Асыка. Зато ты спасешь свой город. И ты даже выполнишь отцов приказ — приведешь рать Мишнёва, отгонишь вогульские хонты. Надо только немного подождать. Не торопиться.

— Ты предлагаешь мне стать отцеубийцей… — повторил Матвей.

— Не я! — разозлился Леваш. — Он предлагает! — Леваш указал на Юмшана. — Владыка предлагает! Будь мужчиной! Будь князем!

— Быстро говорите… — вдруг сказал Юмшан. — Я плохо понимаю роччиз. Перескажи, как манси.

Леваш заговорил по-вогульски. Юмшан выслушал, утвердительно покачивая головой. Потом он вдруг тронул Матвея за плечо и тоже начал говорить, показывая на небо. Леваш переводил:

— Вот что хочет сказать тебе Юмшан… Всему в мире есть своя мера. Грех прерывать дело, пока его мера не исполнена. Но бессмысленно тянуть дело дальше, когда мера отмерена до конца. Князь Асыка доделает свое дело и умрет, потому что он — Призванный, он — хумляльт. Но русские не верят в мудрость людей Каменных гор. И князь Михаил исполнил свою меру. Он совершил великие дела. Он создал княжество, он построил столицу, он родил детей и постиг истину. Он сделал все, что от него надо богам. Его будут помнить всегда. Зачем ему еще жить дальше? Эта жизнь будет нужна ему одному, а больше никому и ничему — ни людям его, ни городу, ни земле, ни детям. Пусть лучше он уйдет по Пути Птиц как герой, сраженный достойным врагом. Это славная смерть! А если его душа-птица одряхлеет вместе с телом, она уже не пролетит по Пути Птиц. Князьям, героям, воинам надо жить как птицы, чтобы после смерти пройти этим Путем. Когда вожак молод и силен, он летит во главе клина, и все летят за ним, гордятся и любуются им. Но когда вожак стареет, он падает, и ни одна птица не поддержит его своим крылом. Такова судьба. Никто не виноват. Юмшан говорит тебе, княжич, чтобы ты был птицей.

И Матвей остался под Семью Соснами.

Молодого чердынского десятника-пермяка звали Дайбог, и острые на словцо русичи сразу переделали в «Недайбог». Парень злился. Той ночью, когда сотник Вольга зажег на заставе Полюдов огонь и сгорел в нем, князь Михаил, не раздумывая, сказал Дайбогу:

— Что ж, теперь тебе сотником быть.

— Тогда пусть все зовут меня Волегом, — сразу ответил Дайбог, по-пермски переиначив имя «Вольга». Он думал, что Вольга — это не имя человека, а звание.

Каждое утро осады Волег, Иртег и Калина подъезжали к крыльцу княжьего дома. Князь выходил, сунув под мышку батожок с рукоятью, и рынды помогали ему влезть в седло. Лицо у него серело от боли, пот катился по лбу, но князь не стонал, не отменял утреннего объезда.

Вчетвером, не спеша, они объезжали валы и немногочисленные улочки острога. По большей части князь молчал. Не повеления его, а его вид заставлял людей подтянуться, собрать волю, подавить в душе страх и тоску, прогнать злые и подлые мысли, что точили и разъедали стойкость чердынцев. И Чердынь держалась, не покорялась.

…Князь Михаил, как и весь город, проснулся той ночью от монастырского набата — своего колокола в Чердыни еще не было. Над Полюдовой горой сияла искра сполоха. Тогда князь и велел позвать Дайбога.

— Напольные ворота открытыми держи, с караулами из двух десятков, — распоряжался Михаил, сидя на топчане и накручивая на ноги обмотки. — Три десятка по посаду разошли. Пусть народ будят, стариков тащат. Собирай весь харч и, главное, — соль; не смотри, где — чьё, все бери. Скотину в острог не пускай, всю забивай, а мясо и шкуры — сюда. Пяток коров помолочнее отбери сам и тоже сюда пошли. Мужики пускай несут с собой косы и топоры. Избы не жги. Кто сопротивляться станет, с тем не связывайся. Время дорого.