От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945 - Альберт Праун

немка. Почему мы вооружали детей и бросали их в бой? Мы не могли ответить на его вопрос, так как сами отказывались это делать и знали, что это не могло предотвратить поражения. Нас охраняла рота белых солдат. Напротив нас за колючей проволокой был небольшой французский ресторан, в котором они танцевали. Они приглашали девушек из соседних деревень, которые приходили со своими родителями. Когда неделю спустя чернокожие солдаты тоже захотели танцевать и начали приглашать девушек в джип, вся рота белых вместе с капитаном встала у нашего забора и криками встречала каждую подходившую девушку. Всех общавшихся с неграми заметили и уже больше не приглашали к белым.

Затем русских разоружили и вывезли на грузовиках. Теперь менялись в охране только белые и черные американцы. После того как у меня сняли отпечатки пальцев, я получил номер военнопленного 2367125. Утром нам давали суп, в обед – густой суп, заменявший первое и второе блюда, на ужин – бутерброды.

2 июня нас, четырех генералов, генерал-майора медицинской службы доктора Йекеля, генерала Фангора, венгерского генерала Михная и меня, с неизвестной целью посадили на однотонный грузовик, который двинулся в направлении Амьена через Компьень, Клермон и Бове. Сержант за рулем знал Францию еще меньше нас. Недалеко от Руана он попытался обогнать грузовик. Водитель грузовика негр препятствовал этому, при каждой попытке он поворачивал руль налево. Сержант резко подал вперед и задел за дерево у дороги. Покрытие грузовика снесло, оно лежало в ста метрах позади нас на дороге, и рядом с ним – американец в бессознательном состоянии, который сидел прежде рядом с нами. Венгерский генерал был без сознания и истекал кровью, как и Фангор. Только генерал-майор и я остались невредимыми. Нас отправили в лазарет в Руане. Там сразу же оказали помощь американцу. Остальным пришлось ждать прибытия немца-военнопленного. Венгр остался в лазарете. Фангор, генерал-майор и я на однотонном грузовике были отправлены обратно под проливным дождем без брезента. Желудки были пусты после жидкого утреннего супа. Не оставалось ничего другого, как залезть в пустой мешок из-под продовольствия.

Вечером мы были снова у наших товарищей в Аттиши. 8 июня пришел еще один транспорт, направлявшийся через Руан, Кан и Карантан в Фукарвиль близ Шербура. Мы встретили там двести в основном знакомых генералов, немецких и венгерских, и одного генерала из власовской армии. Мы были во внутреннем лагере, всего же здесь находилось 60 тысяч немецких военнопленных.

Из подразделений связи было значительное число генералов: Русвурм, Герке, Леманн, Эркслебен, Вагнер, Кайпер, Шнайдер, Штеммерманн, Харгитай из Будапешта, из венгерской школы связи. Среди самых старых офицеров в лагере были генерал-полковник Гарпе и генерал барон Гейр фон Швеппенбург. Также здесь был Тайзен. С ним простились в начале 1945 г. Он жил в Кведлинбурге. Американский сержант хотел доставить его к коменданту гарнизона. Он попытался взять с собой подготовленный чемодан, но ему не дали это сделать. Его собирались быстро доставить обратно, однако это продолжалось уже два года. Он сильно нуждался во всем, но все равно не терял бодрости духа.

Одна часть генералов настаивала на том, что необходимо подписать некий меморандум о положении офицерского корпуса в Третьем рейхе, в котором бы говорилось, что мы всегда отвергали Гитлера. Как могло лагерное начальство отреагировать на это недостойное заявление, которое подписало бы, самое большее, четверть генералов?

Мы лежали на деревянных нарах в палатках по шесть человек. Из некоторых мест лагеря можно было увидеть море. Чего бы мы только не дали за то, чтобы в нем искупаться. В лагере почти не было воды для мытья. Паек становился все меньше. Говорили о 700 килокалориях. У американцев питание было рассчитано на 5 тысяч килокалорий. Мы голодали и быстро худели, все страдали поносом. Отвлекало от тягот жизни чтение профессорами интересных лекций об истории, музыке, психологии, государственном праве. Тяжелее всего приходилось многочисленным курильщикам, так как американцы на протяжении нескольких месяцев не считали нужным раздавать табак или продавать его. Он был для них слишком ценным товаром на черном рынке. На почте платили за одну пачку 5 марок; кто-то отдавал за него обручальное кольцо, другой обменивал на него свои награды.

Сильно помогали дружеские беседы, Гарпер был надежным советчиком.

1 августа 1945 г. американцы, вопреки Гаагской конвенции, отменили ношение кокард и орденов. Мы сразу превратились в плохо одетых штатских. Сделано это было, видимо, предумышленно.

Одноногого полковника Руделя[151] из соседнего лагеря на две недели пригласили к себе англичане. У них было, видимо, чувство общеевропейской солидарности, и они не принимали американцев. Последние говорили о «крестовом походе». Их действия в отношении людей не свидетельствовали в их пользу. Они отказались, вопреки Женевской конвенции, отпустить увечных инвалидов и слепых.

Американцы вручили Герке опросный лист, в котором задавались вопросы об изготовлении приборов связи, об обеспечении и снабжении ими войск во время Русской кампании. Какого рода были линии связи, не спрашивали.

Мы услышали о сброшенных на Хиросиму и Нагасаки атомных бомбах, о капитуляции 10 августа нашего храброго союзника Японии[152]. Робкий немецкий военнопленный – под надзором сержанта, вооруженного карабином, – рассказывал нам об американской конституции. Изложение было крайне примитивным, к чему мы не привыкли.

29 августа наши вещи «обыскали», у меня украли перочинный нож и Рыцарский крест. На следующий день нас посадили в грязные вагоны. Мы оказались в ужасной тесноте без охапки соломы. На вагонах было написано по-французски «Живой скот». Часовые орали при каждом удобном случае: «Военные преступники!» Мы ехали через Францию, цель поездки была неизвестна. На одном французском вокзале нас заставили справлять нужду за вагонами, недалеко от ожидавших отправления пассажиров, в то время как отхожее место находилось на расстоянии 20 м. Мы простаивали по много часов на вокзалах, потому что наши охранники не знали, в какой такой «Нойштадт» нас должны отправить. После десятидневного пути и ожиданий мы прибыли в барачный лагерь Нойштадт под Марбургом и легли спать на голой земле. В то время как нас вывели на поверку, бараки ограбили. Все деньги, ордена, часы – все было украдено. Жалобу оставили без последствий.

Министр Бакке снова был с нами. Он рассказал, что в лагере среди невоенных были также местные крестьяне, которых так недоставало на уборке урожая. Многие были брошены в лагерь без разбора, только из-за их фамилии: например, сорок человек носили фамилию Шварц, так как американцы искали партийного казначея. Другие также имели «подозрительные» имена. Не имея ни одной газеты, ни одной книги, нам приходилось раскладывать пасьянс, чтобы убить время.

Во