Дикий порт - Олег Серегин

Обычное дело, капризный клиент. Но с этими двумя форменная чертовщина. У обувного бутика «Люччиола» контракт с поставщиком чуть ли не с самого основания колонии, и до сих пор ему можно было верить как себе, но что, кроме производственного дефекта, могло заставить каблук сломаться в этих тонких наманикюренных пальцах? Жеманный паренёк явно не держивал в руках ничего толще хрена.

У девицы-недоростка скучающий вид. На предыдущей паре оказалась царапина.

— Послушайте, — очень вежливо говорит она. — Я всего лишь хочу купить качественную обувь. Здесь есть магазины поприличнее?

Мелькает мысль отправить парочку куда подальше. Но такая стерва, как этот блондинистый гей, наверняка устроит базар, и «Люччиоле» обеспечена дурная слава, а менеджеру — увольнение.

Он тщательно скрывает вздох.

— Позвольте, я попробую ещё что-то подобрать?

…Света кривит губы, провожая взглядом преющего в костюме типа. Это, конечно, не «орк»; это, на птичьем жаргоне, «кислятина». Человек, который втихую презирает всех окружающих, кто бы они ни были и чем бы ни занимались. На Димочку такие слетаются, как осы на мёд… и один из охранников казино по сю пору сидит орлом на фаянсовом друге.

— Надоел? — спрашивает Синий Птиц.

— Ага.

— Пойдём обедать?

— Пойдём.

Флейта поднимается с пуфика.

Играть оказалось невыносимо скучно. Они ушли часа через два, большую часть этого времени потратив на любование азартными игроками и игривые перешёптывания. Должно быть, просто не рассчитали силы воздействия. Оба они очень давно не обходились без энергетиков, забыли о настоящих своих возможностях и грянули от души, во всю мощь совокупной тридцатки. Рулетка, венец случайности, слишком легко поддалась оперативникам Райского Сада.

Приветливо поднимает двери «Яхонт Горностай». От безделья Васильев спел ещё одну песню, и в казино обнаружилось представительство элитного проката. Умопомрачительная спортивная машина — для звёзд, богатых наследников, состоятельных молодожёнов, проводящих на Терре медовый месяц…

Света улыбается, садясь, но улыбка быстро сходит с её лица. Тихорецкая слишком спокойно ведёт себя для корректора. Кажется уравновешенной. Как Ратна. Димочка знает, что это маска, приросшая к коже, и всё-таки чуждая; ещё он знает, отчего такая рождается. Ему самому уже скучны любимые игры, и недавний фейерверк не доставил радости. Минует сколько-то времени, окончательно уйдёт в прошлое его тройка, улетит энергетик, и Синий Птиц тоже станет очень, очень спокойным.

Возможно, поэтому сейчас он жалеет не только себя.

Смутно хочется, чтобы глаза Флейты не были такими старыми.

— Алентипална задумывает что-то ужасное, — говорит она, когда Васильев поднимает машину в небо.

— Капустник? — предполагает Димочка и содрогается.

Света щёлкает его по лбу.

— Ай!

— Я не шучу, — говорит золотая девочка Райского Сада и смотрит в окно, вниз, где проплывают летучие острова Управления флота.

Мальчик-звезда вздыхает.

— Почему ужасное?

— Она сама этого боится. Вот она с нами разговаривала, а сама об этом думала и боялась. Когда она о делах думает, то не боится.

— Света, — Димочка медлит, — а тебе страшно было — тогда?

Тихорецкая опускает ресницы, наматывает косы на тонкие запястья. Думает.

— Нет. Я вообще за себя не боюсь. И баба Тиша тоже за себя не боится…

«Горностай» описывает дугу над Управлением, над «Кайссаром», над «Пелагиалью», мягко снижается. Для «крысы» Город невелик, до любого уголка можно добраться очень быстро, но затем ли нужна роскошная, безумно дорогая машина, чтобы держать её на стоянке?

— Ладно, — говорит, наконец, Птиц. — Если что, нам позвонят.

…и им звонят.

Белые домики — как скорлупки. Климат в этих местах мягкий, нет нужды в дорогом строительстве. Подымаются к небу зелёные горы, пенные волны лижут золотой пляж. Небо синее-синее, и плывут по нему бесшумные белые облака.

Опустив спинку сиденья, Волшебная Бабушка смотрит в окно. «Искра» мчится к Городу, под брюхом машины — уже ближний посёлок. Алентипална чувствует себя молодой, такой молодой, какой последний раз была на Древней Земле, много десятилетий назад. Вспоминается, что говорил Элик по поводу альтернативной столицы Ареала. Золотая у него голова. Конечно, за годы и годы успеешь сродниться с суровым Уралом, но не выйдет всерьёз предпочесть его Терре-без-номера, такой золотой и зелёной, приветливой и прелестной.

— Поспали бы вы, Алентипална, — говорит Кайман, обернувшись. — Вы же устали. Я же чувствую.

Бабушка качает головой. Глаза её светятся, задумчивый взгляд точно устремлён внутрь.

— Нет, Юрочка. Это не та усталость… Знаешь, удивительное ощущение — что ты взаправду живёшь. Это самое важное.

Они успевают точь-в-точь. Солнце добыл какую-то особенную машину, не из местного проката. Её хозяин увлекается любительскими гонками, и безобидная с виду, семейная «Искра Ласточка» куда резвей, чем задумывали конструкторы.

На самом деле труднее всего спеть удачную поездку: то, что всё по плану, без непредвиденных сложностей, что не подводит человеческий фактор, и всевозможный форс-мажор удаляется в область фантастики. Многолетний опыт целительства сводит саму задачу к действиям на уровне рефлексов. У синдрома Мура много обликов, случаются разные осложнения, но все они Алентипалне хорошо знакомы. Нет нужды вдумываться в истории болезни, просить консультации у лечащих врачей.

…столовая «Ласкового берега». Она просторна и полна света, всюду живые цветы, и у дальней стены журчит маленький рукотворный водопад. Белое терранское дерево — словно льняное кружево: так тонка резьба. Под потолком медленно крутятся, помахивают крыльями, косят вниз огненным глазом чудесные птицы; деревянные веера-хвосты, веера-крылья. По поверьям, эти птицы приносят счастье. Но Волшебная Бабушка знает, что дети редко на них смотрят, им интересней герои сказок, выглядывающие из-за колонн. У бедной Бабы-Яги постоянно выдирают нитяные волосы, рвут тряпичный платок и передник — верят, что вместе с Бабой сломается болезнь. Стелла несколько раз пыталась убрать страшноватую скульптуру, но её тут же требовали назад.

Алентипална проходит между рядами столов. Здоровается. Улыбается. Приходится сдерживать желание прикоснуться — другим будет обидно, а каждого из двух с половиной сотен не погладишь.

Некрасивые лица, уродливые скрюченные тела — и глазищи, глазищи, глазищи… словно с древних картин.

Все они слышали про Волшебную Бабушку.

Не стоило бы превращать сказку в знание, и приходила мысль затеряться среди нянечек и подавальщиц. Но Костю с Юрой при всём желании нигде не спрячешь и не затеряешь.

Пусть так.