Лорд Байрон. Заложник страсти - Лесли Марчанд

Старый друг Байрона Фрэнсис Ходжсон и полковник Уайлдман, владелец Ньюстедского аббатства, 16 июля присоединились к похоронной процессии на пути к церкви Хакнелл. Когда они выехали с постоялого двора, из церкви раздался печальный колокольный звон. Напыщенность процессии: пажи, богатые бархатные покрывала, наемные участники похоронной процессии, черные кони с перьями на головах – все это было приятно глазу Джона Кема Хобхауса, члена парламента, но его мысли постоянно уносились к другим, беззаботным временам, когда он гулял в этих местах вместе с Байроном.

Когда гроб внесли в семейный склеп поэта, его поместили на гробницу пятого лорда Байрона. Какая-то частица многоликой души Байрона была бы довольна таким концом: его прах смешался с прахом одного из предков. А другая частица его души увидела бы «…смех под обликом печали, как в тех каретах скорбных утаен, в которых гости едут с похорон» в торжественной службе, завершившейся чтением молитвы над бренными останками поэта.

Но в «Чайльд Гарольде» Байрон сам себе написал эпитафию более искреннюю и трогательную, чем все слова, произнесенные над его гробом в Англии и Греции:

Какая-то часть души Байрона осталась на земле после его смерти, и именно она побудила его близких друзей и знакомых верно хранить память о нем и не забывать его. Немногим людям после смерти удавалось сохранить такое влияние на других людей. Хобхаус скоро понял это. Он писал: «Бедный Байрон! Он всегда вдохновлял своих друзей при жизни, и, кажется, после смерти им будет нелегко забыть его».

Не успели вести о его кончине появиться в газетах, как несколько женщин, близко знавших Байрона и достаточно нескромных для того, чтобы поведать в переписке о своих отношениях с ним, стали осаждать Хобхауса с просьбой вернуть им письма поэта. Среди них была Каролина Лэм. Но когда нужно было вернуть ее письма Байрону, она не нашла в себе сил расстаться с ними, и Хобхаус оставил у себя письма поэта в залог того, что она не опубликует свои в каком-нибудь очередном романе. Каролина писала Меррею с просьбой рассказать ей обо всех подробностях смерти Байрона: «Мне очень жаль, что я была несправедлива к нему». Она хотела видеть Флетчера, возможно, чтобы узнать, не упомянул ли ее Байрон на смертном одре. «Это красивое бледное лицо» воистину преследовало Каролину Лэм до самого последнего вздоха.

Леди Фрэнсис Уэбстер просила уничтожить ее письма Байрону. Но Хобхаус, чтобы возместить ущерб от уничтожения мемуаров, не стал ни уничтожать, ни возвращать письма дюжины женщин, жаждавших вернуть свидетельства своего давнего увлечения. Решительно противостоя натискам многочисленных биографий и воспоминаний о Байроне, включая воспоминания Мура, Хобхаус столь же верно продолжал хранить письма и бумаги Байрона, в то время как Мур, который прежде один выступал за сохранение мемуаров, напечатал в своей книге о жизни Байрона только избранные места из его писем, а остальные либо уничтожил, либо предоставил это дело своему редактору, поскольку все письма исчезли.

В течение всей своей долгой жизни Хобхаус считал себя самым близким другом Байрона и защитником его репутации. Он оспаривал утверждения Далласа и Медвина и других биографов и не давал в руки Муру писем и других документов, потому что Меррей предоставил Муру право написать официальную биографию Байрона. Позднее Хобхаус женился на леди Джулии Хей и от радикализма, которым увлекался в юности, обратился к тихой респектабельной жизни. Он участвовал в общественных и политических делах, был в разные годы членом кабинета министров и в 1851 году получил от королевы Виктории звание пэра, как барон Браутон де Гиффорд[40].

Томас Мур компенсировал утрату мемуаров изданием «Писем и дневников лорда Байрона с замечаниями о его жизни» (1830), которые, несмотря на вольные и невольные пропуски, рисовали панорамную картину характера и личности Байрона намного шире, чем это удавалось биографам до Мура. Главное достоинство работы заключается в том, что автор не искажает слов Байрона в его самых интересных письмах к Муру, Меррею и в его дневниках.

Пьетро Гамба, сопроводив останки Байрона в Лондон, написал и опубликовал свое «Повествование» о последних днях Байрона, а затем, по-прежнему будучи изгнанным из своей родной Романьи, вернулся в Грецию. Он умер от тифа в 1827 году на перешейке Метана и был похоронен в крепости Диамантопулос, впоследствии уничтоженной. От одного из самых пылких почитателей Байрона остались только его книга и несколько писем.

Джон Меррей, кроме издания «Жизни Байрона» Мура, продолжал издавать произведения Байрона, выкупая авторские права, и оставался всю жизнь верным почитателем поэта, как и все его потомки. Современный глава издательства, мистер Джон Грей Меррей, по-прежнему трудится на Элбемарл-стрит, 50, и владеет огромной коллекцией рукописей, писем и памятных вещей поэта.

Слуга Байрона, Флетчер, который счел ежегодную выплату, предоставленную ему Хэнсоном и Хоюхаусом, недостаточной, вместе с Легой Замбелли основал макаронную фабрику. Когда в 1835 году дело прогорело, он обратился к Хобхаусу за помощью. Флетчер часто посылал подобные просьбы Августе Ли, а иногда и Меррею. Позднее сын Флетчера женился на дочери Замбелли. Тита Фалсиери некоторое время служил у Бенджамина Дизраэли, который в юности был искренним почитателем Байрона.

Лукас Халандрицанос, любимец Байрона, причинивший ему в последние месяцы жизни столько душевных страданий, после смерти своего покровителя не приобрел счастья, несмотря на все благодеяния Байрона, сделанные во время роковой болезни. Лукас также умер молодым, вероятно не успев получить обещанных денег, потому что его сестры в 1832 году обратились за помощью к дочери Байрона, надеясь, что дочь поэта «поможет нашему горю». Они говорили о щедрости Байрона ко всем угнетенным грекам: «Среди них был один из наших братьев по имени Лукас, которого очень любил незабвенный лорд Байрон, но который умер в разгар войны, не успев воспользоваться благами, подготовленными для него…»

Трелони после безуспешных попыток передать своему любимцу Одиссею деньги и оружие греческого комитета, которые получил Байрон, вернулся на службу к этому вождю. Он то пытался поразить свет своим близким знакомством с Байроном, то выражал свое превосходство над поэтом. Он напыщенно писал Мэри Шелли: «…я опять, милая Мэри, в своей родной стихии и занимаю не последнее место в Греции… Но мне больно при мысли о том, что я потерял моего дорогого друга лорда Байрона, поскольку я по-прежнему называю его так, несмотря на все его недостатки, вы знаете, что я любил его». Но свое письмо Трелони завершал следующими словами: «Я больше не безвестный человек, а греческий вождь, который может и хочет защитить вас…»