Национальный предрассудок - Коллектив авторов

понятно. Развлекаться он не умеет, жизнь ведет пресную, невыразительную, хотя бывает, конечно, по-всякому. Анекдоты он рассказывает в основном с бородой – их он вынес еще из Англии, анекдоты же из индийской жизни понимаешь, только если прожил в Индии несколько лет. У него и недостатков-то настоящих нет, табак, правда, он курит такой крепости, что от него голова кружится. Вообще, почти все англо-индийцы курят очень много, и все от мала до велика ездят верхом. Пешком они не ходят, в седле же держатся превосходно. Меня они развлекали как могли, но жить их жизнью – нет, увольте! <…>

Не бойся я проявить неблагодарность к мужчинам и женщинам, скрасившим мое пребывание в Индии, я бы, подводя итог, сказал, что все англо-индийцы – сущие бедолаги. И в то же время, даже если бы мне пришлось отвечать за свои слова, я не смог бы в точности объяснить, отчего я считаю их бедолагами. Мне их, и мужчин и женщин, искренне жаль, хотя я знаю: они терпеть не могут, когда их жалеют. Они ведь о себе самого высокого мнения, и у них есть для этого все основания – во всяком случае, если речь идет о трудолюбии. Но жить красиво они так и не научились – возможно, потому, что для красивой жизни им не хватает времени. Странная страна. Если вам удалось отговорить молодого человека, собравшегося в Индию, считайте, что вы сделали доброе дело.

P. S. В этом письме я писал в основном про англо-индийцев, а не про местных жителей. Вы же хотели узнать про индийцев. Скажу Вам откровенно, у меня с ними отношения не сложились, отказываюсь понимать людей, которые в состоянии вместе с ними жить и работать. Про тех же, кого мне удалось наблюдать, сказать могу только одно: покуда Господь вновь не сотворит небо и землю, покуда не обрушится на нас новый Вселенский потоп – они не исправятся. Слишком уж много они говорят и слишком мало делают.

Хилэр Беллок

(1870–1953)

Эссе «О выборе книг» Х. Беллока, поэта, романиста, эссеиста, журналиста, издателя, автора биографических и исторических книг и путевых очерков, вошло в сборник «Одно, другое, третье» (1955); «Разговор с кошкой» – в сборник «Разговор с кошкой и не только» (1931).

О выборе книг

Сегодня число людей, которые хотят, чтобы им сказали, что́ читать, растет с каждым днем. Желание это стало своего рода болезнью, которая неудержимо распространяется по стране. Меня в этой связи охватывает неподдельный ужас. Неужели у мужчин – тем более женщин – отсутствует собственный вкус? А между тем паралич, уничтоживший всякую способность выбора, распространился в наши дни на книги, в которых мы не разбираемся точно так же, как в свое время перестали разбираться в вине, картинах, архитектуре, мебели, понятиях общепринятой морали и даже логики.

Прошел уже не один десяток лет с тех пор, как некий банкир назвал миру сто лучших книг, являющихся, с его, банкирской, точки зрения, лучшими. Какой в этом смысл, лично я ума не приложу. Почему сто? И что значит «лучшие»? И потом, что вообще вкладывается в понятие «книга»? Библия – это книга? А Книга мормонов? (Ее мне еще предстоит прочесть, хотя сорок лет назад в Солт-Лейк-Сити я часами говорил о ней с пожилым длиннобородым, угрюмым типом, которому сейчас, надо надеяться, мир воздал должное.) А произведения некоего загадочного Уильяма Шекспира – книга? А «Большой Ларусс» в двадцати с лишком толстенных томах, с мелким шрифтом в четыре колонки? Объясните мне, чем хорош подобный список? Прочитав «лучшие» сто книг, вы забудете про этот мир? Или же, напротив, ближе его узнаете? Или они поднимут вам настроение? Или посеют ужас, панику? Или будут щекотать вам нервы жестокостью, грязью, отчаянием, вообще всяческой чертовщиной? Какую цель вы преследуете? Вы и ваши заветные сто книг?.. Вот сколько вопросов.

Что ж, коль скоро наше общество испытывает нужду в поводыре, который бы нащупал путь во мраке, буду счастлив предложить свой, причем очень простой, принцип отбора книг. И если вы спросите меня, какую цель преследую я, если выговорите мне, что мои личные пристрастия в этом сугубо личном деле касаются лишь меня одного, я отвечу, что понимаю вас как никто другой, что согласен с вами, как говорится, на все сто. Да, я целиком разделяю ваше мнение; сам я никогда бы не обратился за советом по столь щекотливому вопросу и уж подавно никому бы не посоветовал обратиться за советом ко мне. Почему – сейчас узнаете.

Поскольку не проходит и дня, чтобы я не получил письма с подобного рода нелепейшими просьбами, поскольку ежедневно проводятся десятки так называемых симпозиумов на эту бессмысленную тему, – раз так, я к вашим услугам! Хотите или не хотите знать, по какому принципу я отбираю книги, я вам все равно расскажу, чем я руководствуюсь.

Начну с того, что всякий отбор – это отказ. Сегодня только в одной Англии (я не считаю второсортных английских книжонок, что незаконно издаются во Франции, Германии, Голландии, Бельгии, Италии и Испании, а также в обеих Америках, Китае, Африке и в Ватикане) каждый час выходит в свет в среднем триста двадцать четыре целых шестьсот семьдесят две тысячных книг. Рад сообщить, что многие из них издаются за счет авторов, не способных дать отпор своему дурацкому тщеславию. Большая же часть остальных приносят издателям сплошные убытки, однако на отдельных опусах, которые почему-то (ни один смертный не скажет вам почему) приходятся читателям по душе, издатели зарабатывают столько, что, мало сказать, отыгрывают проигранное, но и возводят к небесам гигантские дворцы, от великолепия которых жмуримся мы, бедные бумагомаратели. (Как часто, когда я брожу по английским холмам, моему взгляду открывается благородный особняк в коринфском стиле. «Здесь, надо полагать, живет маркиз Карабас?» – обращаюсь я к проходящему мимо пастушку, на что тот отвечает: «Что вы, сэр. Здесь живет Варавва[423], издатель». И я ретируюсь с затуманенным от слез взором!)

Так вот, раз книги обрушиваются на нас такой неудержимой лавиной, первый и основной принцип отбора состоит в том, чтобы вообще держаться от них подальше. Сторонитесь книг. Сигнальте что есть мочи, разгоняйте гудками сгрудившееся на дороге книжное стадо, а когда шоссе опустеет, жмите на педаль газа.

Однако человек слаб и вынужден поэтому наперекор себе читать книги, коль скоро его научили читать. Точно так же, как он вынужден курить только потому, что когда-то, лет десяти, он, давясь от дыма и приступов тошноты, пристрастился к этой гадкой привычке. Вот и