Нечестивый Консульт - Р. Скотт Бэккер
Шрифт:
Интервал:
Ты бросаешь счётные палочки на сам Апокалипсис! На конец всего!
И тогда случилось невозможное – Анасуримбор положил ладонь и пальцы на щёку декапитанта. Пленённый адепт едва почувствовал это прикосновение, но сумел ощутить его, ибо оно по-прежнему вызывало у него приступы ужаса и тоски.
– Не тревожься, Извази, – сказал Святой Аспект-Император – сказал ему, – я – гораздо бо́льшая тайна.
Нечто, подобное скользнувшей в пучине вод каракатице, мелькнуло среди тусклых переливов – там, в глубине зала.
– И ступаю путём Причинности.
А затем Второй Негоциант Маловеби оказался внутри Ковчега, полного ужасов.
Чем изощрённее Ложь, тем больше она являет форму Истины и тем больше обнажает истину Истины. Посему не опасайтесь чужих Писаний. Глубоко испивайте из Чаши Лжи, ибо Чаша сия допьяна напоит вас Истиной.
Ранняя осень, 20 Год Новой Империи (4132, Год Бивня), Голготтерат
Гораздо больше душ погибло в межплеменных войнах, последовавших за битвой на реке Кийют, нежели в самом легендарном сражении. Бесконечные стычки, голод и нищета едва не привели Народ Войны на грань исчезновения. По всей Священной Степи старые матери открыто проклинали тех, кто нёс на себе свежие свазонды, называя этих людей фа’балукитами – жирующими на Несчастье. А затем из дымов Каратай явился Найюр урс Скиота, одинокий утемот, от щёк до ногтей на пальцах ног иссечённый шрамами, несущий больше свазондов, нежели любой воин Народа – как в прошлом, так и в настоящем. Принадлежащая ему «норсирайская наложница» не только не стала пятном на его чести, но, напротив, лишь добавила его образу таинственности. Она – дщерь Локунга, утверждал он, и никто не осмелился возразить ему. Старые матери стали называть её Салма’локу – именем кошмара из легенд Народа Войны. По ветру носились слухи – рассказы, полные скандальных и позорных подробностей о жизни Найюра, но истории эти в гораздо большей степени бросали тень на самих рассказчиков, нежели на людей, о которых велась речь. Начать с того, что утемоты оказались теперь рассеянными по всем уголкам Великой Степи. Что важнее, этот человек представлял собой подлинное воплощение Старой Чести – воина, разившего врагов при Зиркирте, сумевшего уцелеть при Кийюте, и, не увидев способа помочь возрождению Народа, отправившегося вовне, чтобы, купаясь в крови чужаков, биться в войнах королей За Чертой…
Ещё большее значение имело то, что, как утверждали в рассказах о Ненавистной Битве памятливцы, именно он оказался единственным вождём, осмелившимся возразить Ксуннуриту Проклятому. И теперь он вернулся, неся на своей коже и в своих венах хрипы сотен смертей и заявляя при этом, что Люди Войны – один Народ. Найюр урс Скиота…
Жесточайший из людей.
Некоторые говорили, что он захватил Степь в один день, и, хотя всё было не совсем так, это утверждение близко к истине, ибо никто из противостоявших ему не обладал даже толикой его воли, не говоря уж о его хитрости или авторитете. В разгар одного напоённого свирепой яростью лета он раздавил всех, кто находил для себя преимущества в братоубийственных войнах, истребив при этом лишь тех, чья смерть была совершенно необходимой. Кровь Народа чересчур священна, чтобы бездумно растрачивать её, сказал он. Он распределил вдов среди могущественнейших воинов и отдал в рабство бесплодных женщин. Буря грядёт, говорил он, и Народу понадобятся все его сыновья.
Как же будут ликовать старые матери. Они будут рыдать от счастья, что им была уготована честь прожить достаточно долго и узреть его Пришествие. Они будут кланяться ему и, обнажая землю, рвать травы у его ног – дабы показать, что Степь и сей человек суть одно. Человек, которого они стали звать Вренкусом…
Искупителем.
Варварским отражением его заклятого врага.
* * *
Душа, подобно телу, знает, как съёживаться и сжиматься, как укрываться внутри самой себя, оберегая самое уязвимое и драгоценное. И, как и тело, надёжнее всего она стремится спрятать лицо. И посему, когда тащившая свою дочь Анасуримбор Эсменет, внезапно поскользнувшись, споткнулась, свободной рукой она в этот миг прикрывала собственное лицо. Её неспособность свидетельствовать происходящее превратилась в неспособность раскрыться – столь кошмарным ныне стал её мир.
Трупы… выпотрошенные и сожжённые, искромсанные и изувеченные, болезненно-бледные и прекрасные лица, глаза – тёмные и бездонные омуты размером с медные монетки, – уставившиеся в грязь или на рассечённую плоть или просто взирающие в никуда сквозь безразличный ко всему лик Сущего.
Трупы… подёргивающиеся, будто рыба, вываленная в доках на доски.
А там, по ту сторону истерзанных Оберегов, – вздымающиеся, накатывающие со всех сторон бесконечные тысячи, беззвучно завывающие, размахивающие оружием, а затем погибающие в смещении раскалённых плоскостей, становящиеся лишь сверкающими и плавящимися силуэтами, резко оседающими или же отлетающими прочь.
И она делала шаг, находила опору, а затем волочила свою ношу, находила опору и волочила. Она была матерью, и её дочь была единственным, что имело значение.
Её дочь – та ноша, что она волочила по трупам. Ту же дочь, что сейчас парила над ними, она не узнала.
Она делала шаг и искала опору, её обутая в сандалию нога при этом иногда погружалась в груду тел по колено. А затем она подтаскивала свою измученную дочь, волоча её вперёд, всегда вперёд.
До тех пор пока какая-то предательская её Часть не прошептала: Я знаю этих зверей…
Ибо она отталкивала их прочь всей целостностью своей жизни, их голод был звериным, как и их суждение… Они были вещами – голыми и подёргивающимися.
Позволив Мимариной руке соскользнуть, она прижала обе свои ладони к лицу, для того лишь, чтобы, потеряв опору, рухнуть прямо в чудовищную мешанину мёртвых тел. Если она и кричала – никто не слышал. Она провалилась в гнездовище скользкой наготы, безуспешно пытаясь ухватится за влажную кожу, и, в конце концов, начала брыкаться от ужаса и замешательства.
Ты помнишь это…
Её визг был оглушительным.
* * *
Голготтерат превратился в остров, окружённый бушующим внутренним морем.
Орда обрушилась на его западные подступы, однако же большая часть потопа хлынула на юг, где, уткнувшись в руины Склонённого Рога, иссякла до тонкой струйки из-за необходимости либо перебраться через усыпанные гигантскими золотыми обломками пустоши, либо вовсе обойти их. В результате всё больше и больше кланов устремлялось на север, огибая Голготтерат до тех пор, пока нечестивая крепость и находящаяся внутри неё Великая Ордалия не оказались полностью окружёнными.
Измученные воины Кругораспятия, продолжавшие осаждать укрепления врага, сами оказались в осаде. Все оставшиеся в живых сыны Верхнего Айнона были либо привлечены к обороне охваченных бурлящим морем внешних стен, либо выведены в резерв, чтобы кто-нибудь из них не дрогнул. Оставшиеся башни были очищены от уршранков и обеспечены гарнизоном. В брешах были воздвигнуты стены щитов, причём во многих случаях фаланги в глубину достигали десятков рядов.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!