Воители безмолвия - Пьер Бордаж

Летающие ложи двигались в замедленном ритме. Их пассажиры изредка меняли угол зрения и перспективу. От вогнутых стен Амфитеатра отражался неяркий золотистый свет, заливавший центральный фонтан, наполненный ароматной водой. Радужные симметричные струи вылетали из пасти стилизованных животных. Вокруг бассейна стояли мыслехранители, закутанные в белые бурнусы, и спокойно дожидались конца спектакля.

В ложе, украшенной новым имперским гербом – белый круг, символ вселенной, и золотая корона с тремя зубцами, эмблема Сиракузы, – лениво поглядывая на танцовщиц на сцене, скучал Менати Анг в пурпурных одеждах, облегане и капюшоне. Его черные блестящие глаза почти не отрывались от прекрасной соседки в муаровом плаще с широким воротом, который превосходно сочетался с тонкими янтарными косичками, уложенными вокруг желтого капюшона. Изящная корона из диамантина подчеркивала блеск бледно-желтоватой кожи дамы Сибрит.

Не в силах сдержаться, Менати Анг взломал барьеры ментального контроля, наклонился к ней и спросил на ухо.

– Дама моя, вам нравится спектакль?

– Мой сеньор, он не в моем вкусе! – сухо ответила она, даже не подняв на него своих черных глаз с синими искорками. – Зачем вы задаете мне такие вопросы? Вы знаете, что я сижу рядом с вами только по вашему требованию, потому что вы занимаетесь грязным шантажом, играя жизнями моей дочери Ксафит и дамы Алакаит, моей компаньонки!

Дама Сибрит нарочно не понижала голос. Этого было достаточно, чтобы лица в соседних ложах осторожно повернулись в их сторону, а во взглядах появились сдержанные упреки. Но прямого возмущения не было, ведь голоса доносились из ложи императора! Менати махнул рукой, подняв ложу к семисводчатому потолку, где она замерла прямо под облаком светящихся шаров.

– Не надо говорить так громко, дама моя! – пробормотал Менати Анг, почти не разжимая зубы. – Это преступление против искусства. Нельзя нарушать голосом тишину идеала!.. Это проявление провинциального духа.

На этот раз она решительно повернулась в его сторону и с неукротимой ненавистью уставилась на него черными глазами.

– Мой сеньор, разговор начала не я! – прошипела она. – А поскольку вы так деликатны, что напоминаете мне о моем провинциальном происхождении, проявите доброту и позвольте вернуться в ту самую провинцию, которую вы, похоже, сильно презираете!

Он машинально закусил губы – из-за этого лопнула пленка коричневого лака, наложенного на рот. Ему пришлось собрать все ресурсы ментального контроля, чтобы не взорваться от ярости. Он до последнего дня участвовал в императорских празднествах, которые учредил по совету коннетабля Паминкса, чтобы торжественно отметить полную победу армии новой империи над Орденом абсуратов, последним бастионом Конфедерации Нафлина. Он стремился завоевать даму Сибрит, женщину, которая пренебрегала им, презирала его с таким ледяным спокойствием, что ничто, казалось, не могло поколебать ее. Он поклялся себе, что по окончании праздников откажется от нее и отошлет к отцу. Он принял решение, не посчитавшись с мнением коннетабля, который полагал, что, поскольку она была прямым свидетелем множества компрометирующих событий, ее следовало силой держать в императорском дворце или заставить окончательно замолчать, но такой исход Менати категорически отвергал.

Император прекрасно понимал, что невестка была его главной слабостью, бередящей раной, и твердо решил покончить с этой ситуацией, будет ее исход благоприятным или нет. Всю неделю празднеств, выкладывая последние козырные карты, он приглашал ее на спектакли, вечера поэзии, выставки. Он окружал ее вниманием, осыпал подарками и цветами, но ничто не меняло ее презрительного отношения к новому властелину мира.

Хотя Менати Анг делал все возможное, чтобы скрыть от посторонних глаз свои чувства к даме Сибрит, слухи уже поползли: вдова Ранти Анга, маленькая провинциалка-девственница, бесцеремонно отталкивала царственного воздыхателя! А ведь при дворе было множество соблазнительных женщин! Высшие придворные, удивленные и озадаченные, никак не могли допустить, что хозяин вселенной оказался во власти капризной женщины, которой сеньор Ранти Анг предпочел Спергуса, жалкого чужака-осгорита. Надеясь на защиту мыслехранителей, они осуждали Менати, считая его поведение легкомысленным и недостойным столь высокого ранга. Они задавались вопросом, почему ближайшие советники императора ничего не предпринимают, чтобы покончить с двусмысленной ситуацией.

– Что я такого натворил, дама моя, чтобы заслужить подобную участь? – спросил он умоляюще. – Разве я не пытался сделать эту неделю приятной для вас?

– Если вы желаете действительно сделать мне приятное, мой сеньор, – ответила она, – то исполните мою волю и отпустите в Ма-Джахи!

Далеко внизу под ними медленно перемещались ложи, выписывая арабески над центральной сценой. Танцовщицы казались далекими цветными пятнами.

– Кстати, мой отъезд окажет вам огромную услугу, мой сеньор, – продолжила она. – Придворные злословят на ваш счет! Из-за меня вы стали главной мишенью их кривотолков. Не считаете ли вы, что в ваших интересах поскорее избавиться от меня и положить конец сплетням?

В его жарком взгляде читалась боль.

– Клевета – неизменная черта характера сиракузян, дама моя. Меня мало волнует, что эти пустышки смеются надо мной! Но признаюсь, вам удалось довести меня до того, что пределы моего терпения истощились. Я отчаялся увидеть, что ваше отношение ко мне изменится. Однако позвольте выразить удивление по поводу вашей так называемой привязанности к памяти моего брата Ранти. Он не замечал вас и постоянно унижал… Он ни разу не почтил вас присутствием в вашей постели, дама моя?

Тень осуждения промелькнула на оскорбленном лице дамы Сибрит.

– В этом он следовал лишь святым заповедям Церкви Крейца, – сказала она, едва шевеля губами.

Она знала, что этот аргумент даст собеседнику новый повод излить свою желчь. Циничная улыбка растянула губы императора, приоткрыв длинные зубы, выкрашенные янтарно-жемчужным лаком.

– А следовал ли он тем же заповедям с чужаком-блондином по имени Спергус? – усмехнулся он. – Ах, дама моя! Он не превратил вас в женщину по простой и безнравственной причине – только тела юношей наполняли его желанием! А вовсе не соблюдение неких крейцианских законов, как утверждаете вы!

– Замолчите! – воскликнула она, побелев. – Замолчите! Вы не имеете права…

Он сухо прервал ее:

– Дама моя! Помилуйте, возьмите себя в руки и умерьте свой тон!.. Вы же знаете, я сказал правду! Правда зачастую ранит!.. А если вернуться к Церкви, она разрешает плотские отношения между супругами, если они соответствуют Супружеской допустимости, описанной в крейцианском коде применительно к жизни… Кроме того, мы можем интерпретировать законы по своему желанию. Не пытайтесь укрыться за ложными оправданиями! Отбросьте, пожалуйста, маску двуличия, которая так не идет к вашей красоте! Ни ваш, ни мой возраст не предполагают, что стоит играть в прятки. Ваша так называемая любовь к моему кретину братцу была и остается обманом. Вы обманываете саму себя, набрасываете вуаль на свою истинную натуру женщины. И отказываетесь от собственного шанса, дама моя, единственного шанса, который открывается перед вами! Этот шанс предлагает вам необычную судьбу, а вы тянете время, не желая сделать выбор…