Город костей - Марта Уэллс

Хет слушал ее, но под показным спокойствием Илин чувствовал ее ранимость, и по какой-то непонятной причине это жутко раздражало Хета. Он знал, что Илин нуждается в нем, и ему приходилось сдерживать свое желание оттолкнуть ее от себя. Уже не в первый раз он радовался тому, что Хранители не могут читать у него в душе.

И все же ему не удавалось так ловко прятать от нее свои чувства, как он полагал, и однажды Илин сказала с отчаянием:

— Как это типично для тебя!

— Что типично?

— Ты рисковал своей жизнью, чтобы найти меня, когда я пропала, но теперь ты едва-едва разговариваешь со мной.

До этой минуты Хет сам вряд ли понимал, что именно изменилось между ними. Медленно он произнес:

— Ты теперь Мастер-Хранитель, Илин.

— Да. — Она слышала слова, но не понимала их внутреннего смысла. — И не знаю, как долго удержусь на этом посту. Наверное, пока смогу. Я никогда не годилась для придворных ролей. — Она говорила это так, будто это мало что для нее значит, но под напускной легкостью ощущалась горечь. — У меня есть только одно — моя Сила, которую дал мне Останец.

Теперь уж Хет не слышал ее, он был всецело поглощен своим открытием. Что ж, может, все это пустое. Может, ей и не нужно знать Истину. Он спросил:

— А ты вообще-то когда-нибудь чувствуешь себя счастливой?

— Как только у тебя хватает наглости спросить такое!

На следующий день пришли Сагай и Арад-еделк. Их к Хету пропустили с помощью Илин. Сагай хотел убедиться, что с Хетом все в порядке, а Арад услышать историю Останца с точки зрения другого участника событий. Арад уже слышал ее от Илин, но та не заметила многих особенностей конструкции Врат, которые его интересовали. Хет им очень обрадовался, хотя пришли они ненадолго, но их приход только подкрепил его убеждение: все развлекаются на свободе, а он сидит тут, как в ловушке.

На четвертый день Хет уговорил своих тюремщиков вернуть ему большую часть принадлежащей ему одежды. Те вещи, которые они посчитали безнадежно испорченными, чтобы их можно было вернуть, они заменили простыми и прочными одеждами, пригодными для путешествия по Пеклу, и это ободрило его больше, чем что-либо другое. Это означало, что с точки зрения самого низшего эшелона обитателей дворца он в самом недалеком будущем будет отпущен. На следующий день пришла Илин и сказала, что врачи считают, будто он в состоянии покинуть дворец, и Хет никогда в жизни не радовался так, как обрадовался, услышав эту новость.

Провожая его к выходу, Илин сказала так, словно это ей только что пришло в голову:

— Есть кое-что, о чем я хотела бы тебя спросить.

К этому времени они вышли на одну из ступенчатых террас, сбегающих с нижнего уровня дворца. В послеполуденную жару терраса была безлюдна. Сквозь стенки беседки, заплетенной виноградом, на изразцы пола падали чередующиеся полосы света и тени.

Илин прислонилась к низкой ограде и некоторое время молчала, задумчиво любуясь лежащим внизу садом и постукивая пальцами по камню. Хет не хотел нарушать ход ее мыслей; они были достаточно далеко от дворца, чтобы он мог не чувствовать себя в ловушке. Кроме того, он подозревал, что ему вряд ли стоит торопить начало этого разговора. Наконец Илин сказала:

— Не мог бы ты… подумать о том, чтобы остаться здесь? Я знаю, сердце Сагая в Кеннильяре, но… Академия начинает новое исследование Останца на Солончаковой равнине, в котором будут участвовать и Хранители. Я уже работаю с Арадом и Еказаром. Я была бы очень рада твоей помощи.

Хет глядел в сторону — туда, где виднелись дворцы патрициев и зеленые квадраты их садов. Предложение было возмутительно соблазнительным. Академию можно было бы уговорить принять его на время благодаря покровительству Илин. И Арад, он уверен, тоже помог бы. Мир Арада покоился на двух основаниях Древние и ученая политика Академии. Может, он и замечал, что Хет — крис, но в его мир это обстоятельство не вносило изменений: он видел в Хете только своего союзника. Но зато сам Хет легко мог представить себе все проблемы, которые возникли бы перед ученым. И перед Илин.

Особенно перед Илин. Другие Хранители ее семьи реагировали достаточно скверно, когда она сотрудничала с ним в поиске реликвий. Как Мастер-Хранитель она, конечно, имела большую степень свободы, но ведь ей надо быть в хороших отношениях с мужчинами своей семьи, а постоянное присутствие Хета сделало бы это невозможным. Впрочем, эта причина, можно сказать, была далеко не самой важной.

Если его молчание раздражало Илин, она ничем этого не выдала, но Хет по опыту знал, что чем острее кризис, тем спокойнее становится Илин. Она повернулась к нему, чтобы встретиться с ним взглядом, и, опершись бедром о стенку, спросила уж совсем прямо:

— Я думаю, мы с тобой теперь друзья, и, как мне кажется, я ни о чем большем не прошу. Но… я была бы рада получить шанс выяснить, нет ли между нами чего-то большего, чем простая дружба.

Горожанки делали Хету предложения многократно, он даже забыл, сколько раз; но ни одна из них не предлагала ему своей любви, и никогда их предложения не содержали столько уважения к его собственным чувствам. На мгновение он готов был принять его. Потом покачал головой:

— Ты нуждаешься во мне, как нуждалась в Кайтене Сеуле, Илин.

Она слегка улыбнулась.

— Не думаю, что ты оказался бы такой же обузой. — Она смотрела на него, принимая отказ столь же спокойно, как сделала предложение. — Ты можешь объяснить почему?

Хет мог, но не хотел. Он заставил себя встретиться с ней взглядом, но отнюдь не одно ослепительное сияние солнца, прорывавшееся сквозь переплетение лоз, сделало это столь трудным делом.

— Ты как-то сказала, что веришь мне. Ты все еще продолжаешь верить, даже после того, как я солгал насчет Констанса?

Илин это напоминание было неприятно, и она на мгновение опустила глаза.

— Да, это я могу простить. В конце концов ты оказался прав. — Она замолкла: истина начала доходить до нее. — А ты все еще веришь мне?

Хет не ответил. Его раздирали противоречивые чувства: желание донести до нее правду и страх больно ранить Илин. Было так легко солгать, придумать какой-нибудь предлог, но ей не нужны были друзья, способные поступить с ней так.

И он сказал правду:

— Ты теперь Мастер-Хранитель.

Сквозь балюстраду потянуло ветерком, принесшим дыхание раскаленных солнцем каменных плит и запах благовоний и цветов. Группа патрициев, сопровождаемых слугами, прошла по дорожке под ними. Об их присутствии говорили голоса, тихий шелест одежд и звон бронзовых колец на зонтиках.

На этот раз Илин уловила значение его слов. Она сказала:

— Понятно.

Ее голос все еще был спокоен, но в нем слышалась боль. Хет сказал, как бы защищаясь:

— Я тоже не все говорю Сагаю.

— Да, — согласилась Илин. — Но он ожидает этого, и он понимает тебя лучше, чем я.