Белые Волки Перуна - Сергей Шведов

- Урожай соберёшь, - возвысил голос Добрыня. - А с усадеб ближней и дальней съезжай немедля, боярин Глот. А станешь перечить моему слову, так я тебе учиню строгий спрос.

И никто не посочувствовал толстому боярину в его прорухе - сам напросился на воеводин суд и условия принял, так чего же теперь брызгать слюной. Но Хабар-то, конечно, хват и внука такого же вырастил, тоже, видать, не выпустит из рук ни своего, ни чужого.

И долго ещё, расходясь по домам, судачили бояре о порухе Глотовой и удаче Хабаровой, а всё не могли взять в толк, с чего это Добрыня так удружил боярину Яромиру?

Хабар уже собирался распрощаться с хозяином, но был оставлен воеводой для тихого разговора. Добрыня даже губы в усмешке перестал гнуть, а сидел у стола нахохленным сычем да студил гостю сердце синими ледяными глазами.

- А если не знак, выложенный внуком, пошёл бы с Перуновыми ближниками?

- Не пошёл бы, воевода, потому как звали они на дело гиблое и кровавое.

- Кровью тебя не испугаешь, Хабар, - продолжал гнуть своё Добрыня. - А выигрыш был велик - дед Великого князя.

Эти слова древлянский леший произнёс без усмешки, словно верил, что сонная дурь волхвов могла обернуться явью. - Когда кровь льётся с прибытком, это одно, а коли замятня пойдёт по всем землям, то от этого только разорение. Старшина начнет городить на свой лад. По иным землям уже не пройдешь ни ладьей, ни обозом всякому поклонишься. Какой князь с пятилетнего ребёнка - волхвы бы из-за его спины рядили к ущемлению прав боярства.

- А как же Перун-бог?

- Не поможет бог, коли сам будешь плох. Перуна не признали первым ни кривичи, ни радимичи, ни вятичи. А если и далее усердствовали бы Перуновы волхвы, ущемляя других богов, то не было бы порядка на наших землях.

- А пришлый бог разве не ущемил славянских богов?

- Если ущемил, то всех разом, - усмехнулся Хабар. - Бог-то пришлый, а потому обида им нанесённая не так горька. От своих терпеть горше.

Добрыня на слова Хабара покачал головой и хлебнул изрядно из чарки. Тоже, видать, сомневался воевода. Верным Перуновым печальником слыл Добрыня все эти годы, и не раз Ударяющий бог выручал его из беды. И вознёс он его выше вышнего, разве что не на великий стол. Но на тот стол и не стремился Добрыня, сын Мала, потому как хватило ума рубить сук по себе, а не ломить против установившегося на землях славянских племён ряда. Вот так же и Хабар ломить не стал, не возжелав чужого.

- И боги не вечно стоят, воевода, а приходит время, и падают они с холма, уступая место другим. А если в славянских богах вновь взыграет сила, то они своё слово скажут и без нас.

И вновь промолчал Добрыня, задумчиво глядя мимо Хабара, а когда открыл рот, то сказал уже про иное:

- Владимир рушит общий ряд – это, по-твоему, как?

- Так вечного ряда не бывает, воевода. Деды-прадеды тоже по всякому жили. А чтобы все роды, верви да племена в наших землях объединить, нужна сильная воля, пусть временами и докучливая. Иначе стопчет нас степь, те же нурманы станут коршунами слетаться на наши земли и теснить нас прочь в леса да болота. Нет, воевода, может и не во всём прав Великий князь, по младости и вздорности своей, но всё-таки прав он во многом.

- Ума у тебя палата, боярин, что ж дочь не уберёг от злого дела.

- Опоздал самую малость, может, двумя днями опередили волхвы. И сам землю рыл, и Ладомир помогал с побратимами, да обвёл нас всех вокруг пальца щербатый ведун.

- Выходит, против был Ладомир?

- Так ведь не выжил ещё из ума радимицкий воевода.

- А нового бога он не примет, - задумчиво протянул Добрыня.

- Мало того, что не примет, так начнет мечом взыскивать за побитых Перуновых ближников. Сердце у него возьмёт верх над разумом. По иному его растили, чем нас с тобой. Да и князь Владимир ему не спустит. А жаль. Не так уж много при князе дельных воевод, а всё больше - ближники. С ближниками, конечно, спокойнее, но иной раз и на битву приходится выходить. А в битве не услужливые в цене, а упорные.

Добрыня не стал возражать Хабару. Видимо тоже жалел о Ладомире, но тут уж кому что выпадет на роду. А Ладомир ещё много крови может пролить и попортить и княжьим ближникам, и печальникам нового бога. А если Владимир и воеводы будут и дальше христову веру насаждать мечом, то у Белого Волка сторонников будет с избытком. Долго думал Хабар говорить об этом Добрыне или нет, но потом не выдержал и сказал. Хотя, быть может, сказал себе во вред.

Но Добрыня от Хабаровых слов не пыхнул гневом, а лишь передёрнул широкими плечами. Разговор уже затихал, а Хабар всё никак не мог собраться с силами, чтобы спросить Добрыню о дочери и внуке. Аж вспотел от усилий боярин, пока не выручил его Добрыня, сказав на прощанье:

- Милаву с ребёнком отправлю в Киев. За вину с неё сам Великий князь спросить должен. Через две семидницы боярин Глот пойдет по торговым делам в Киев, вот с ним и отправлю. Ты меня понял, Хабар? Добра на Киевщине жёнке ждать не от кого.

А более ничего не добавил Добрыня, ушёл с глаз Хабара походкой стареющего медведя. Но и того, что сказал воевода, было более чем достаточно. Возвратившись на родное подворье, Хабар велел Косому собираться в дальний путь. Вернее этого мечника при боярине не было человека. И дрогу найдёт он к нужным людям, и обскажет им всё как надо. А Глоту и на этот раз не торжествовать над Яромиром Хабаром.

Деньки стояли жаркие в эту пору. Настолько жаркие, что боярин Глот взопрел, сидючи на корме ладьи, а что же говорить о гребцах, которые тяжёлыми вёслами вспенивали волховскую воду. Кто жары не чувствовал так это Перунова Волчица, проклятущая дочь Хабарова, которую в недобрый видно час поручил Глоту доставить в Киев воевода Добрыня. И чтобы Глоту отказаться, сославшись на неотложные заботы, так нет - взыграла в сердце не остывающая злоба на боярина Хабара, и согласился он исполнить Добрынину волю с великим рвением. Вот уж действительно, усердие не по разуму. А дочь Хабара вместе со щенком надо было спалить на новгородской площади, в отместку за боярина Верещагу. И не было бы сейчас нужды боярину Глоту таять пчелиным воском под палящими лучами осерчавшего на Русь Даждьбога. Хабар не пришёл проводить дочь и тем лишил Глота главного удовольствия. И уже там, на новгородской пристани, боярину стало скучно и тошно, поскольку путь ему предстоял долгий и тяжёлый. И ничего доброго в конце пути не ждал боярин. Ну, учинит Великий князь спрос с взбесившейся жёнки, снимет с неё кожу витенями или по иному изведет до смерти, да только боярину Глоту в том никакого прибытка. И Хабару убыток невелик, - что ему дочь, если волею воеводы Добрыни он прибрал к рукам Збыславовы земли. И как это Глот так опростоволосился на пиру у воеводы. Не иначе как по сговору действовали Добрыня с Хабаром и обвели-таки вокруг пальца честного боярина. Вот ведь Хабар, змеюка подколодная, уж, казалось бы, прижал его к земле рогатиной, ан нет - выскользнул, да ещё с изрядным куском.