Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

Однако барон сразу оценил угрозу от десанта, явившегося внезапно на Литовском полуострове, и тут же связался с командиром конного корпуса Барбовичем:

— Генерал, какими силами вы сейчас располагаете?

— У меня четыре с половиной тысячи сабель, 10 бронемашин, 150 пулемётов.

— Все силы немедленно на Литовский полуостров, и всех красных до единого сбросьте в Сиваш.

— Но, ваше превосходительство, а как же Юшунь?

— Разве вы не понимаете, что этот десант и есть главная угроза Юшуню и Турецкому валу. Немедленно атакуйте и сбрасывайте его в Сиваш. Об исполнении доложите.

А между тем на Литовском полуострове шло ожесточённое сражение, продлившееся без передышки полсуток и измотавшее обе стороны. С огромным трудом махновцы и красные отбили краешек полуострова в семь километров шириной и глубиной в три километра. На Сиваше сменился ветер, вода стала прибывать, окончательно отрезая красным дорогу назад, а главное, надежду на помощь, на присылку патронов, воды и пищи. Всех мучила жажда, голод. Самые отчаянные ползали по отбитым у врага траншеям в поисках воды. Махновцы отыскали колодец, к которому смогли приблизиться с конями лишь с наступлением темноты. Поили коней, пили сами солоноватую, невкусную воду, грызли сухари.

После шестичасовой передышки в темноте уже 52-я дивизия двинулась на выполнение своей основной задачи — атаке с тыла на Турецкий вал. 15-я стала готовиться к движению на юг на Юшуньские позиции.

Но в ночь на 9-е белые подтянули кавалерию и ранним ненастным утром начали атаку на левый фланг 15-й дивизии, красноармейцы дрогнули и побежали.

Каретников на глазок, по плотности катившейся с юга лавы, определил её численность:

— Не менее четырёх тыщ, — и обернулся к адъютанту: — Матвей, живо к Фоме. Строим «пирог».

Адъютант помчался к Кожину. Каретников оглянулся на своих конников, крикнул тягуче:

— Хлопцы-ы-ы, к бою, — и с места пустил коня на рысь.

Командир не выхватил саблю, не выхватывали свои и его кавалеристы, догадываясь о задуманном. Приблизились к пулемётному полку Кожина, обходя его по касательной. И уже от него, переводя коней та мах, ринулись навстречу белой кавалерии, сверкающей клинками.

Земля дрожала и гудела от топота тысяч копыт двух лав, несущихся навстречу друг другу. Сзади махновской лавы, не отставая, вытягиваясь в скоке, мчались тачанки. На передней стоял во весь рост Фома Кожин и орал понятную своим команду:

— Хлопцы-ы-ы. Творим грязь!

До столкновения лавин оставалась какая-то пара сотен метров, и тут Каретников махнул, высоко вскинув руку, и махновская конница, разделившись на два потока, поскакала в стороны, заворачивая назад, освобождая поле кожинским тачанкам. А те, следуя за командирской, тут же развернулись веером, выставив навстречу белой коннице 200 пулемётных рыл.

Все двести застрочили, поливая свинцом атакующих. Впервые ряды были мгновенно скошены, из валящихся коней и всадников образовалась куча, непреодолимая для следующих. Ржали, визжали раненые кони, на карачках, на брюхе расползались уцелевшие, спасаясь от свинцового ливня — «начинки» махновского «пирога».

В какие-то полчаса конный корпус генерала Барбовича был разгромлен, рассеян, потеряв едва ли не половину своего состава.

15-я дивизия перешла в наступление.

Именно в этот день, 9-го ноября, в Гуляйполе из Харькова прибыли Куриленко и Буданов, подписывавшие договор с большевиками о союзе против Врангеля.

Поздоровавшись с ними, Махно в нетерпении спросил:

— Ну как там с 4-м пунктом, решили наконец?

— Ещё нет, — отвечал Куриленко. — Но я перед самым отъездом был у предсовнаркома Раковского и спросил его об этом. Он ответил, что идёт согласование с Москвой и вопрос будет решён с часу на час положительно. Так и сказал: «Будет вам территория для построения Свободного Советского строя». Я просил: «Где?» «Да в вашем, — говорит, — разлюбезном Александровском уезде хотя бы».

— Скорей бы уж, — вздохнул Нестор. — Осточертело — война, война. Крестьяне по земле стосковались. Мне им уж в глаза смотреть стыдно.

— Ох, нагреют они нас опять, — сказал Василевский.

— Не каркай, — покосился Нестор на адъютанта. — Не твоего ума дело.

Однако ничего с собой не мог поделать Василевский-Чайковский, и когда 13 ноября наконец-то пришли телеграмма от Семёна Каретникова, сообщавшая о полной победе над Врангелем, и вслух была прочитана в штабе, он словно холодной водой окатил торжество командиров:

— Всё! Конец нашему союзу с большевиками. Прикончили белых, теперь за нас возьмутся.

— Григорий, — поморщился Нестор. — Тебе не надоело молоть?

И не догадывался батько, что менее чем через две недели начнёт сбываться «молотьба» его адъютанта.

14 ноября в Харькове состоялось заседание ЦК партии большевиков Украины, на которое прибыли из Москвы Лев Троцкий и Леонид Серебряков. Трибун революции с самого начала подмял местных товарищей:

— Все, товарищи. Покончили с белыми, пора кончать с этим махновским развратом. Товарищ Яковлев, вы подписывали этот пресловутый договор с махновцами?

— Да, Лев Давыдович. Я и товарищ Фрунзе, но мы подписывали только военную его часть. Политической не касались.

— Ну и правильно. О каком политическом союзе может идти речь с анархистами. Кстати, товарищ Раковский, у вас тут в Харькове анархисты чувствуют себя слишком вольготно. Вы не находите?

— Но договор же, надо хоть как-то внешне исполнять его.

— Но теперь всё. Военная часть его исполнена, Врангель разбит. Немедленно арестуйте всех анархистов и в первую голову небезызвестных Волина, Попова — по этому последнему давно на Лубянке пуля плачет.

— Но они члены махновской делегации, — сказал Яковлев.

— Не имеет значения. Договор расторгнут, и им пора на Лубянку к Феликсу. И потом, в чём дело, товарищи? Почему вы до сих пор не можете ликвидировать этого бандита?

— У него большая охрана. Уже пробовал Манцев, посылал двух. Неудачно.

— Пусть пошлёт десятерых, да с бомбами, хоть одному, да удастся наконец. Вы поймите: Махно — это их флаг. Ликвидируем его, и махновщина постепенно сойдёт на нет, растает как утренний туман.

На этом совещании ЦК товарищу Яковлеву было поручено продумать план уничтожения своих вчерашних союзников. Товарищам Раковскому и Минину вменено было держать постоянную связь с Реввоенсоветом для обсуждения военных действий против Махно.

Вечером Троцкий связался по телефону с Фрунзе и, сообщив ему о решении ЦК, порекомендовал:

— Корпус махновцев не должен выйти из Крыма, товарищ Фрунзе. Кстати, где он у вас находится?