Иосип Броз Тито - Евгений Матонин

Тито открыто пугал хорватов «русскими танками», хотя и сам побаивался их. Странный звонок Брежнева он связывал с просоветскими симпатиями некоторых высших офицеров ЮНА. Боялся он, что Москва может сговориться с руководителями «хорватской весны» убрать его и расчленить Югославию. Но, как утверждает в своих воспоминаниях Савка Дабчевич-Кучар, советская помощь для хорватов была неприемлема, поскольку они считали «советскую модель коммунизма еще хуже нашей».

Тито дал хорватам понять, что они своим поведением загоняют себя в угол. «Под маской „национальных интересов“ готовится дорога в ад, — говорил он, — дело может дойти и до контрреволюции… В некоторых селах сербы от страха начинают вооружаться и устраивать военные учения… Мы что, снова хотим получить 1941 год?»[714] «Мне уже надоела власть, однако, раз дело дошло до такой ситуации, я и не подумаю уходить», — расставил Тито все точки над «i»[715].

Во время перерыва Тито подошел к Савке Дабчевич-Кучар и Мико Трипало, обнял их за плечи и, улыбаясь, сказал: «Сейчас вам в Хорватии аплодируют больше, чем мне!»[716]

В августе 1971 года с Тито для интервью встретился знаменитый итальянский писатель Альберто Моравиа. Он начал с того, что спросил у Тито: в чем, по его мнению, причина напряженной ситуации в Югославии?

«Причину нужно искать в различиях экономического развития отдельных республик, — ответил Тито. — Сейчас мы приступаем к реорганизации нашей государственной системы. Мы хотим решить эту проблему тем, что предоставляем еще большие политические и структуральные права всем нашим народам. Этот процесс реорганизации встречает сопротивление элементов с централистскими амбициями, которые, в свою очередь, используют поддержку тех стран и правящих групп, которые не хотят видеть единую и самоуправленческую Югославию…»[717]

Любопытная деталь: этот очерк-интервью Альберто Моравиа напечатали сначала в итальянском журнале «Эспрессо», а потом перепечатали в югославских газетах. Причем полностью, включая и те его места, где автор не слишком лестно отзывался о Тито, — что он пополнел или что пьет утром много виски.

В сентябре 1971 года Тито прибыл в Загреб. В аэропорту, где его встречало все хорватское руководство, военный оркестр исполнил югославский гимн. Когда он закончился, Тито повернулся и уже хотел идти, но оркестр грянул старинную хорватскую песню «Наша прекрасная родина», — неофициальный гимн республики (сегодня это уже официальный гимн независимой Хорватии), которую пели на своих митингах участники «Маспока». Тито очень удивился, но дослушал ее до конца.

Центр Загреба был настолько переполнен встречающими, что машины не могли проехать. Тогда Тито и хорватские руководители продолжили свой путь пешком.

«Старое поколение» хорватского руководства было склонно к «жесткому» решению проблемы «Маспока». Такого же мнения придерживались военные, в том числе и Союзный секретарь по народной обороне генерал Любичич (серб по национальности). Тито колебался. Перед отъездом из республики он заявил, что опасность национализма в Хорватии преувеличена.

Тито торопился в Белград, чтобы встретить там Брежнева. Это был его первый визит в Югославию в качестве генсека ЦК КПСС. И — первая поездка советского лидера в СФРЮ после трех лет «похолодания» в советско-югославских отношениях, вызванного интервенцией в Чехословакию. Этот визит, да еще в сложившейся обстановке, имел огромное значение.

Брежнев прилетел в Белград 22 сентября. Они с Тито тепло расцеловались при встрече, а потом вместе в открытом «мерседесе» отправились в город.

Но на переговорах не все проходило гладко. Однажды разозлившийся Брежнев с силой бросил пачку сигарет на стол, и они, рассыпавшись, едва не упали на колени Тито. В другой раз Брежнев вскочил из-за стола и воскликнул: «Да чего же вы хотите?!» — «Суверенитет!» — ответили на это югославы. «Не надо, пожалуйста, на меня давить! — возбужденно продолжал Брежнев. — Кто-нибудь из вас разве может подумать, что я против суверенитета Югославии!» Тут вмешался Тито и примирительно заметил: «Не надо ссориться»[718].

Советская делегация выдвинула свои «семь пунктов» нормализации отношений: углубление политического сотрудничества и преодоление всех разногласий; развитие экономических отношений; расширение сотрудничества с СЭВ; углубление межпартийного сотрудничества, в особенности в борьбе против империализма и колониализма; усиление совместного сотрудничества с развивающимися странами; не допускать слишком критических материалов друг о друге, поскольку у обеих сторон есть сильные и слабые стороны; и, наконец, о принятии позиции советской историографии относительно национально-освободительной борьбы народов Югославии во время Второй мировой войны. При этом Брежнев чуть ли не «со слезами на глазах» опроверг «распространяемое в Югославии мнение о том, что Советский Союз намеревается [на нее] напасть».

Тито потом сказал своему окружению: «Русские нас опять хотят не мытьем так катаньем вернуть в Восточный блок. Брежнев нас немного поругал, но мы уже к этому попривыкли»[719].

В подписанном после визита заявлении содержались общие слова о верности принципам, зафиксированным в документах 1955 и 1956 годов. Практически ничего не выдавало того напряжения, в котором проходили переговоры. Брежнев улетел в Москву 25 сентября. Тито считал, что переговоры в определенной степени разрядили напряжение в отношениях с Москвой. Несмотря на это 2–10 октября в Югославии состоялись крупнейшие в истории страны военные маневры «Свобода-71», в которых принимало участие около четырехсот тысяч военнослужащих и бойцов Территориальной обороны.

В октябре Тито отправился в большое заграничное турне — Иран, Индию, Египет и США, Канаду и Великобританию. В Вашингтоне президент Никсон интересовался деталями визита Брежнева в Югославию. Югославский президент довольно откровенно рассказал об их переговорах и заметил, что Москва в последнее время проводит гибкую внешнюю политику. Тито сказал, что когда он поделился с Брежневым своими планами о визите в Америку, генсек одобрил эту идею. Тито, в свою очередь, одобрительно отозвался о намерениях Никсона посетить в 1972 году Китай и СССР[720]. В середине ноября маршал вернулся в Югославию и узнал, что ситуация в Хорватии ухудшилась — там шли митинги и забастовки.