Хроники вечной жизни. Проклятый дар - Алекс Кейн

– Не пойму я тебя что-то. Да ты толком говори.

– А чего ж неясного? – пожал плечами француз. – Природный государь оплакивает своих почивших подданных.

Окольничий задумчиво уставился в окно. «А может, лжет про него Борис? Может, он и вправду сын Иоаннов?» Он встал и самолично отправился на стену.

* * *

Несмотря на победу в битве, взять Новгород-Северский Димитрию не удалось. Когда было закончено погребение убитых, он вызвал князя Шаховского, захваченного в Чернигове, и спросил:

– Кто обороняет город?

– Окольничий Петр Басманов, государь.

– Прекрасный воин, как я погляжу, умелый и преданный. Сделайте все, князь, чтобы переманить его на нашу сторону.

– Слушаюсь, государь.

Шаховской поклонился и вышел.

Провиант кончался, стоять лагерем под стенами Новгород-Северского больше не было возможности, и царевич двинулся дальше, оставив непокорный город позади.

В начале января войско покинули пан Мнишек с сыном, торопившиеся в Краков на сейм. Будущий тесть клятвенно обещал Димитрию защищать на сейме его интересы и собрать для него дополнительные войска. В ответ царевич выбрал самые дорогие трофеи и передал в подарок Марине.

Между тем все новые города сдавались Димитрию без боя: один за другим ему присягнули Рыльск, Оскол, Царев-Борисов, Белгород, Елец, Кромы, Воронеж. «Моя власть растет, – с восторгом думал он, – мне уже подчинилась территория размером с Францию!»

Дав войску передохнуть, царевич двинулся к Москве.

* * *

Видя, что Димитрий направился дальше, Петр Басманов счел возможным вернуться в столицу, куда давно звал его Годунов.

Царь прислал за Басмановым собственные сани, а на въезде в Москву его встретили самые знатные бояре и, непрестанно восхищаясь героической защитой Новгород-Северского, проводили к Борису. Тот осыпал своего любимца милостями, наградил деньгами и возвел в чин думного боярина.

– Надеюсь на тебя, Петр Федорович, – говорил Годунов. – Уж ты-то, знаю, душу изменой не опоганишь.

Басманову приходилось нелегко. Конечно, он защитил Новгород-Северский и сохранил верность царю, но сомнение поселилось в его душе с того самого вечера, когда он увидел скорбящего о погибших воинах Димитрия. В руке он держал факел, и со стены Басманов его хорошо видел. Горе его было неподдельно, он ходил между трупами, наклоняясь к ним, подолгу вглядываясь в лица, и не стеснялся своих слез. А когда заметил, что один из лежащих ратников шевельнулся, радость его была безгранична. «Нет, так притворяться нельзя, – думал окольничий, – да и зачем? Самозванцу это просто в голову не придет». Душа Басманова разрывалась надвое.

* * *

В конце января неподалеку от Брянска дорогу Димитрию преградило войско Бориса. Это были те самые воины Мстиславского, которым он позволил бежать под Новгород-Северским, усиленные тридцатью тысячами ратников, собранных в Москве и прибывших сюда под началом Василия Шуйского, того самого, который когда-то задумал убийство восьмилетнего царевича.

В этом сражении у Димитрия не было шансов. Против его пятнадцати тысяч Борис Годунов выставил семидесятитысячную рать, благословленную на битву самим патриархом. Но царевич, гонимый вперед отчаянной жаждой власти и уверенностью в своей неуязвимости, все-таки принял бой.

Поначалу казалось, что удача сопутствует Димитрию. С бесконечной храбростью, граничащей с безумием, он повел в атаку три тысячи всадников, за которыми следовали конные казаки и пехота. Кавалерия ударила по конникам царя, и те дрогнули, смешались и бросились врассыпную. Воодушевленный успехом, Димитрий поскакал навстречу московским пехотным полкам. Но когда всадники приблизились, войска Шуйского ударили по ним из сорока пушек и нескольких тысяч ружей. Половина нападавших пала после первого же залпа, остальные запаниковали и кинулись назад. Напрасно Димитрий метался среди гусар, призывая их атаковать, его кавалерия в страхе отступила, на полном ходу смяв шедших позади них казаков. Вслед за ними неслась царская конница, на скаку рубя головы пытавшимся спастись воинам Димитрия.

Это был разгром. Пушки, знамена, трубы армии царевича – все было захвачено. Сам же он с горсткой сторонников успел отступить в Путивль.

Казалось, все кончено. Димитрий, едва сумевший покинуть поле боя на раненой лошади, заперся в единственной в Северской земле каменной крепости и не смел высунуться из нее. Он был ошеломлен и угнетен столь стремительным – после первого залпа! – бегством его войска. Потери убитыми и пленными были огромны. В голове мелькала предательская мысль о возвращении в Польшу.

Но нет! Он так просто не сдастся! Он хотел стать царем, и он станет им! Да, пусть от его войска осталась всего пара тысяч человек, но он начнет заново, он привлечет новых сторонников, он не уйдет из Московии! Царевичу придавала силы не только жажда власти, но и любовь к Марине: он прекрасно понимал, что не сможет жениться на ней, если не сядет на престол.

Верный своему слову, Димитрий начал действовать. Он надиктовал новые грамоты и разослал их по всем окрестным городам, и присягнувшим ему, и остававшимся верными Борису. Он устроил в Путивле вторую столицу, где принимал послов, духовенство, бояр и воевод. Он создал даже свою думу, в состав которой вошли переметнувшиеся к нему бояре.

С Дона прибыло четырехтысячное подкрепление. Димитрий отдал их под начало атамана Корелы и послал защищать Кромы, чтобы отвлечь от Путивля войско Годунова.

Со всех ближайших сел и городов к царевичу стекались подданные, просящие лишь одного – чести умереть за истинного государя. И Димитрий понял: ничего не потеряно, все только начинается.

Из Курска пришла группа «сомневающихся» жителей, решивших взглянуть на царевича своими глазами. Их провели к Димитрию, один из них, старик с длинной белой бородой, выступил вперед и с поклоном заговорил:

– Прости нас, князь, коли слепы покамест. Открой же нам очи, скажи, кто ты есть.

– Я державный изгнанник Мономаховой крови, – решительно ответил царевич, – Иоаннов сын, не пускаемый к венцу предков.

– А вот Борис ныне рассылает грамоты, что ты, дескать, самозванец, бывший монах по имени Григорий Отрепьев, из Чудова монастыря, который в Москве. Что был-де ты писцом при патриархе Иове, а потом сбежал в Польшу.

– Что за глупость? Я в сознательном возрасте в Москве не бывал. Сами рассудите, как это можно: быть слугой патриарха, а потом представиться царевичем? Ведь сам Иов первым разоблачит такого «государя».

– И то… – зашептали пришедшие, – верно… прав он…

– А как же ты выжить-то сумел? – не отставал старик.

– Бояре Романовы подменили меня на другого, я же был увезен ими в Ростиславль. Любой из братьев это подтвердит.

– Да ведь некому подтверждать-то почти. Михайло, сказывают, в Ныробе удавили, Василия тоже, да и с другими что-то приключилось. А вот ты скажи, князь, коли матушку твою позовут – не испужаешься?