Колдунья - Филиппа Грегори

— Перестаньте! — крикнула Элис, заткнув уши. — Прекратите немедленно!

— Есть еще пресс из резного дерева, он выдавливает из тела дух и крушит ребра. Есть кляп, с помощью которого раскрывают рот острыми железными пластинами. Воротник, изнутри усеянный шипами, которым можно сжимать шею, пока шипы не проткнут горло.

— Я не могу это слышать! Я не стану слушать! — голосила Элис.

Матушка Хильдебранда замолчала и подождала, пока девушка не отнимет от ушей ладони.

— Мне прекрасно известно, что меня ждет, — заключила аббатиса. — Но какое это испытание веры, когда оно происходит случайно? Я представляю, что со мной могут сделать, если схватят. Мне дано знать мои муки, и это хорошо. Наш Господь с самого начала знал, что с Ним будет. А эти страдания не страшней, чем Его распятие. Не страшней мук, которые Господь добровольно принял ради нас всех. И если Он призовет меня страдать ради Него, разве я могу отказаться?

Элис молча помотала головой.

— Ты боишься, сестра Анна? Ты слишком напугана для такого пути? — жалостливо произнесла матушка Хильдебранда. — Если это так, мы подыщем тебе другой путь, более безопасный.

Минуту Элис размышляла о безопасных путях, которые уже выбрала. О побеге из горящего аббатства, например, об ужасной смерти Моры. Она крепко зажмурилась, словно защищаясь от картин своего предательства.

— Страх — это еще не грех, — продолжала аббатиса. — Все мы боимся, Анна, только страх толкает нас на падения и грехи. Ты грешила когда-нибудь от страха?

— Нет, — отозвалась Элис.

Ей не хотелось сообщать матушке Хильдебранде, насколько силен ее страх, насколько глубок грех, как она перед ней виновата и насколько изолгалась. О, как велик этот ужас перед необходимостью открыться своей матушке! Она бы не перенесла, если б аббатиса со стыдом и неприязнью отвернулась от нее.

— Нет, — повторила Элис. — Я не боюсь. Я стала вашей дочерью сразу, как только увидела вас. Я обещала вам следовать за вами, куда бы вы ни повели меня. И если на то Божья воля и вы считаете, что мы должны пойти навстречу опасности, я не могу отказаться.

Аббатиса нежно положила руку на голову Элис и благословила ее.

— Но тогда почему мне кажется, что ты колеблешься? — тихо спросила она. — Это из-за молодого лорда, да, сестра Анна? Ты полюбила его?

Девушка отрицательно покачала головой, но матушка Хильдебранда не отводила от нее внимательных глаз.

— Ты согрешила, Анна? — допытывалась она. — Ты посмотрела на женатого мужчину и забыла о том, что он принес обет жене, а ты — Господу нашему? Прости меня, Боже, но, когда я в первый раз увидела тебя в том красном платье, я испугалась и подумала, что ты стала его содержанкой.

— Нет, не стала, — прошептала Элис.

— Он молод и красив, и говорят, любит женщин, гоняется за каждой юбкой. Если он взял тебя силой, Анна, или даже если соблазнил тебя и ты уступила, ты можешь признаться мне, и мы вместе подыщем тебе епитимью. Ты можешь искупить свою вину. Матерь Божья милосердна, она заступится за тебя перед Господом.

— Я ничего такого не сделала, — с вызовом заявила Элис.

Не объяснять же Хильдебранде, что ее грех — это похоть. Тот день, исполненный отвратительного разврата, когда они втроем корчились в постели, исходя возбуждением, — неподходящая тема для беседы, а уж тем более для исповеди. Элис слишком стыдилась этого.

— Меня никто не соблазнял, я не принадлежу никакому мужчине, — сказала она.

Снизу вверх она посмотрела в лицо Хильдебранды, и на мгновение старой аббатисе показалось, что она снова видит стоящую меж грядок с лекарственными травами голодную девочку и та клянется, что у нее нет родных или близких, которые не пустили бы ее в аббатство.

Матушка помолчала еще минутку, пытливо вглядываясь в чистое, открытое лицо Элис, и наконец ответила:

— Я молюсь о том, чтобы было так. А теперь ступай, Анна, и передай тем, кто тебя ждет, что ты не вернешься с ними в замок. Мы должны не откладывая начать новую жизнь. Задержка в служении Богу не терпит оправданий. Его призыв для тебя важней призыва хозяйки, кем бы ни был ее муж.

Элис неохотно поднялась на ноги.

— У вас есть провизия? — осведомилась она.

— Благодаря твоему подарку я пировала как королева, — улыбнулась аббатиса. — Еще много осталось, а когда кончится, Матерь Божья пошлет мне еды. Мы не будем здесь голодать, сестра Анна. Нам не будет холодно или одиноко. Господь — наш покровитель. Я верю, что Он всегда накроет для меня стол и моя чаша будет полна до краев.

— Я разожгу вам огонь, — предложила Элис.

— Ты можешь сделать это, когда вернешься, — заметила аббатиса.

— Нет, лучше сразу. Хижину надо просушить. Чем раньше разгорится огонь, тем лучше.

Пустив девушку внутрь, матушка закрыла глаза от солнечных лучей и произнесла благодарственную молитву о том, что нашлась сестра Анна, прекраснейший ребенок, цветок аббатства, нашлась и снова возродилась к служению Господу. Каковы бы ни были ее грехи — а должно быть, она много успела нагрешить за эти долгие и опасные месяцы в миру, — девушка исповедуется и покается в них и искупит свою вину. Главное, что дитя, ее возлюбленная дочь вернулась к ней, такая радость сравнима с радостью святого зачатия.

— Как возвращение блудного сына, — тихо бормотала аббатиса, и слезы наворачивались ей на глаза под закрытыми веками. — Бог спас сестру Анну от огня, спас ее от насильников и привел домой.

— Все в порядке, — сообщила Элис, выходя на солнце с испачканными руками. — Еще немного, и можно класть дрова. Только добавляйте по одному полену, дрова сырые.

— Я буду гулять по берегу и встречу тебя, когда ты вернешься от своих провожатых, — радостно промолвила старуха. — Река здесь уходит под землю, и на берегу иногда слышно, как она там течет. А знаешь, Анна, я вот подумала, что так и наша вера: то она глубоко прячется, то выходит на поверхность, но струится не переставая.

Элис кивнула. Всякий раз при виде пещер, размытых водой, она непременно вспоминала о Море, представляла ее холодное тело, гниющее во мраке подземных промоин. Но она не ощущала влажности, которую несла вода, скрытая глубоко под землей, под скалами. Она видела только ослепительный блеск известковых плит, только их беспощадную сухость.

— Я скоро вернусь, — пообещала она.

Элис ехала в сторону Каслтона, не оглядываясь. За ней, снова верхом на ее лошади, следовала Мэри. Солдаты, пообедавшие в лесу и изрядно отдохнувшие, были довольны и веселы. Тот из них, кто возглавлял кавалькаду, что-то тихо насвистывал сквозь зубы.

Погода портилась, вдоль реки стлался туман, клубясь и густея над неподвижными омутами. С запада потянуло холодом, а за спиной собирались темные тучи.