Майкл Джордан. Его Воздушество - Роланд Лазенби

«Потом я это понял, но когда я был помоложе, я соглашался с доводами Джима Брауна, – вспоминал журналист Дэвид Олдридж, много лет освещавший NBA. – Я говорил: «Да ладно тебе, Майкл! Ты можешь высказаться об этом. Ты же Майкл Джордан! Что они тебе сделают?..» Я был в ужасе. Я в буквальном смысле думал: «Да брось, Майкл! Ты не можешь быть настолько продажным! Или настолько черствым! Невозможно все время думать только о себе! Ты должен думать о чем-то большем, потому что вся наша история, история черных людей, всегда была чем-то большим, нежели личной историей каждого из нас. По этой причине ты занимаешься тем, чем занимаешься: потому что люди до тебя добились того, чтобы ты имел возможность этим заниматься». Меня одолевал вопрос: «Как Майкл Джордан может не высказаться об этом, как может не поддержать Харви Гантта?» Я соглашался со многими людьми, бранившими его за этот поступок».

Репортер NBA сказал, что этот момент стал поворотной точкой. Поддержка Гантта и одобрение его деятельности вполне могли пустить карьеру Джордана в другом направлении, он мог стать кем-то, кого уважали бы за активную гражданскую позицию и сопротивление социальной несправедливости, а не знали бы как человека, беспокоящегося только о собственных интересах. «Помню, как он сказал однажды: «Я не политик», – вспоминал Лэйси Бэнкс в 2011-м. – В этом была слабость Майкла. Он никогда по-настоящему агрессивно не ассоциировал себя с глобальными общественными процессами».

Учитывая то, что Джордан испытывал дискомфорт, оказываясь в эпицентре таких публичных прений, его решение уехать в компании Сонни Ваккаро в Европу в августе, когда конфронтация только набирала обороты, выглядело логичным.

«С Майклом всегда важно доверие, – объяснял Ваккаро. – Он слушал. Я был тем, к кому он прислушивался. Он не хотел ехать. Тогда только началась война в Заливе. Опасное было время. Я попросил его поехать. Я заставил Nike выделить мне частный самолет. Мы полетели на нем, так что были в безопасности. Мы садились в частных аэропортах; за нами следовали парни в униформе. С пушками. Вот так поездочка была! Мы съездили в Париж. Побывали в Германии, в Испании».

Поскольку беспокоиться о маркетинговых проблемах не приходилось, Германия стала для них самым эмоциональным этапом турне, поскольку присутствующие солдаты не знали о конфликте еще очень многого. Плюс там был брат Ронни.

«Майкл был судьей на конкурсе данков и сыграл за армейскую баскетбольную команду, – вспоминал Ваккаро. – Там были спонсоры, связанные с Nike. В Германии он сыграл против самого себя. Он проводил матч в маленьком спортзале, где было, наверное, тысячи две солдат. Согласно плану, он должен был минут 5–10 играть за команду А, а затем 5–10 минут за команду B. А потом мы пробирались через черный ход к лимузину, потому что у главного собирались толпы болельщиков, журналистов и пробраться в этот маленький спортзал было нереально».

Убежище Джордан и Ваккаро нашли в древней уборной спортзала. Там были скамья и открытые писсуары в старом стиле, представлявшие собой длинные металлические корыта, сильно отдававшие вонью, – едва ли такие удобства представлял себе Джордан, когда Ваккаро продавал ему идею отправиться в грандиозный европейских промотур. Джордан, впрочем, ни слова не сказал об условиях размещения.

«Я закрыл дверь перед самым началом игры, – вспоминал Ваккаро. – Мы там были с ним вдвоем, больше никого. Я пошел в туалет, а он набивал мяч о пол. Я закрыл дверь, а потом услышал, как кто-то вошел и сказал, что пришло время начинать игру. Я сказал: «Давай, Майкл, пошли». Он ответил: «Нет, оставь меня одного на минутку». Ваккаро какое-то мгновение пристально изучал Джордана взглядом и только потом понял, что происходит.

«Этот молокосос готовился сыграть матч. Почему я это говорю? Он набивал мяч, чтобы подготовиться к игре. Вот такой он человек. Он собирался показать свою лучшую игру независимо от того, какая там была атмосфера и какими были, черт их побери, обстоятельства. Он оказался в старом вонючем туалете в богом проклятой Германии и готовился к игре так, словно ему предстояло сыграть за УНК против Джорджтауна на «Супердоуме». Это говорит о его менталитете, который был присущ ему всю жизнь».

Джордан на всех порах рванул в игру и в первой половине матча обеспечил своей команде лидерство в счете. В той игре его соперниками были американцы, ему было проще читать их действия на площадке. Первые мгновения он оценивал обстановку, но потом принялся атаковать в яростном джордановском стиле, выдавая перехваты в фантастических объемах, прорубая себе дорогу к кольцу, дразня соперников трехочковыми, а когда игра замедлялась, он брал мяч и вставал спиной к оппонентам, просто чтобы проверить их на прочность.

«На площадке он – настоящая сволочь», – вспоминал Сонни Ваккаро свои тогдашние мысли.

Джордан, быть может, и не знал, как себя вести с протестной политикой, зато от соревновательной борьбы он никогда не уклонялся. Присутствующие увидели «любовь к игре» во плоти, в обличии одного человека на площадке. Вместо того чтобы играть ограниченное количество времени в каждой половине, Джордан полностью поглотил всю игру. «Он играл за команду А всю первую половину, 20 минут, – вспоминал Ваккаро. – А потом в перерыве поменял майку и стал играть за команду B».

В перерыве счет был, если память не изменяет Ваккаро, «40: 25 в пользу команды Майкла. Потом он поменял майку и стал играть за противоположную команду».

Игроки, которых он только что унижал, теперь стали его партнерами, как это бывало на тренировках «Буллз», когда Даг Коллинз решал вдруг перебрасывать его из одной команды в другую. Так что Джордан стал оценивать свой новый состав и пытаться понять, кто тут может за себя постоять, а кто нет. «Вы уже можете предсказать концовку этой истории, – говорил Ваккаро. – В конце игры счет был 82: 80. Майкл победил самого себя. Он отыграл все 40 минут игры вместе с солдатами».

Настоящая маркетинговая работа началась на барселонском этапе турна: в столице Каталонии вовсю шла подготовка в летней Олимпиаде 1992 г. Джордан совершил несколько широко освещавшихся в СМИ визитов в офисы Nike, олимпийского комитета, даже в офисы Ассоциации баскетбольных клубов – офисы Испанской лиги. «Они хотели, чтобы Майкл приехал в Барселону, и он приехал и даже символически копнул лопатой на месте нового стадиона, который строили к Олимпиаде-1992, – объяснял Ваккаро. – Он дал одну пресс-конференцию в Мадриде, а другую – в Барселоне. Он был членом жюри на конкурсе слэм-данков, проходившем по ходу уик-энда Всех Звезд Испанской лиги, который устроил для молодежи Nike».

И вновь он сыграл против самого себя, на этот раз в компании испанских профессионалов. Джордану потребовалось чуть больше времени, чтобы научиться читать ходы своих европейских оппонентов, игру которых он пытался раскусить. В этом ему помог олимпийский опыт 1984 г. Он исполнил несколько джамперов, собрался, а затем принялся за работу – к восторгу зрителей, до отказа заполнивших арену в Барселоне.

Толпы испанских болельщиков восторженно встречали каждое движение Майкла, после чего и СМИ, и сами фанаты на один лад стали объявлять о том, что «бог баскетбола» спустился с небес на землю в их присутствии. Грандиозный прием, устроенный Джордану, был чем-то похож на церемонию коронации, что ему устроят в Барселоне двумя годами позже. «Мероприятие здорово разрекламировало Nike, – говорил Ваккаро о своем замысле. – Теперь Майкл стал иконой».