Птица не упадет - Уилбур Смит

Марк отвел его к ждавшему на улице «роллсу».

* * *

Шампанское было «Дом Периньон» превосходного урожая, 1904 года, и Шон лично разливал его, хромая от гостя к гостю.

— Я наделся отпраздновать им победу, — улыбнулся он. — Но подойдет и для того, чтобы забыть о горестях.

В Лайон-Копе собралось небольшое общество, и робкие и редкие попытки развеселиться терялись на просторах гостиной. Гости разошлись рано. Ужинать села только семья. Марион сидела на бывшем месте Бури, а Марк между нею и Руфью.

— Ну, мой мальчик, каковы твои планы? — неожиданно спросил Шон, нарушая в очередной раз установившееся молчание, и Марк удивленно посмотрел на него.

— Конечно, мы вернемся к Воротам Чаки.

— Конечно. — Шон впервые за день улыбнулся без напряжения. — С моей стороны глупо было думать иначе. А ты понимаешь, что это, — он сделал жест руками, не в силах произнести слово «поражение», — что это может означать для тебя?

— Да, сэр. Но у вас по-прежнему большое влияние. К тому же у нас есть Общество защиты дикой природы, мы можем бороться. Должны бороться, чтобы сохранить Ворота Чаки.

— Да, — кивнул Шон, и в его глазах снова сверкнули искры. — Мы будем бороться. Но думаю, борьба будет тяжелая и грязная.

* * *

Вначале ничто не омрачало голубое небо над Воротами Чаки. Единственное изменение сводилось к тому, что теперь Марк представлял ежемесячный отчет не Шону Кортни, а новому министру земледелия Питеру Гроблеру, верному стороннику Герцога. Эти отчеты принимались чисто формально, но зарплату ему продолжали платить, и в коротком официальном письме сообщили, что вопрос о закрытых территориях сейчас рассматривается на уровне правительства и что новый закон будет обнародован на следующей сессии парламента. Его должность хранителя следует рассматривать как временную, пенсия ему не полагается, и его могут уволить с уведомлением за месяц.

Марк упрямо продолжал работать, а по вечерам при свете лампы писал генералу Кортни. Вдали друг от друга они вместе планировали, как пробудить общественный интерес к Воротам Чаки, а когда Марион ложилась спать в соседней комнате, Марк доставал свежий листок и заполнял его мелким почерком: он писал Буре, изливая свои мысли, мечты, любовь.

Буря никогда не отвечала на его письма, Марк даже не был уверен, что она все еще живет в доме с тростниковой крышей на берегу, но представлял ее себе там, часто думал о ней в самые неожиданные минуты дня и ночи, видел, как она работает за мольбертом. Однажды ночью он представил ее в крошечной комнате с ребенком у груди, и эта картина была такой яркой и щемящей, что он потерял сон.

Он тихо встал, оставил крепко спящей Марион записку и вместе с Пунгуше, идущим у головы Троянца, двинулся вверх по долине.

* * *

Марион проснулась через час, и первой ее мыслью было: что если и сегодня ничего не будет? Все эти недели она ждала, чтобы полностью увериться, прежде чем сказать Марку.

Ей казалось, что если она заговорит об этом слишком рано, то сглазит.

Она соскользнула с кровати и прошла по все еще темной комнате в туалет. Несколько минут спустя она вернулась, обхватив себя за плечи и сдерживая радость, и зажгла свечу у кровати. Ей не терпелось увидеть лицо Марка, когда он узнает.

Марион ждало большое разочарование: она увидела пустую смятую постель и приколотую к подушке записку. Но вскоре хорошее настроение вернулось.

— У меня будет больше времени радоваться одной, — вслух сказала она и заговорила снова: — Гарольд? Гарольд Андерс? Нет, слишком обычно. Надо придумать по-настоящему миленькое имя.

Одеваясь, она негромко напевала, потом вышла на кухонный двор.

Стояло прохладное тихое утро, небо было молочно-розовым. С утесов Ворот Чаки крикнул бабуин, по долине разнесся его хриплый лай — приветствие восходящему солнцу, которое превращало небо в сверкающее великолепие.

«Приятно в такой день быть живой и чувствовать, как с каждым днем растет ребенок», — подумала Марион и захотела как-нибудь отпраздновать это событие. В записке говорилось, что Марк вернется к ночи. «Испеку свежий хлеб». Ей хотелось отметить этот день чем-нибудь особенным. И тут она вспомнила, что последние пять дней шел дождь. После дождя должны пойти грибы, такие круглые шляпки с клейкой коричневой верхушкой. Марк очень любит эти грибы и научил ее, где и когда их можно найти.

Она рассеянно позавтракала, прислонив к горшочку с джемом «Домашнего врача» Марка: перечитывала раздел «Будущая мать». Потом занялась работой по дому; Марион гордилась чистотой цементного пола и блеском простой мебели, гордилась опрятностью и порядком, запахом мастики, дикими цветами в вазе. Работая, она пела и иногда, без всякой причины, смеялась.

Была уже середина утра, когда она завязала под подбородком ленты соломенной шляпки, положила в корзину «Превосходное средство от несварения» Чемберлена и пошла в долину.

Она заглянула в крааль Пунгуше, и младшая жена показала ей ребенка. Марион обрадовалась, увидев, что ему лучше, и жена Пунгуше заверила ее, что давала ему много пить. Марион посадила малыша на колени и, несмотря на его яростные протесты, напоила с ложечки разведенным снадобьем, а потом пять женщин сидели на солнце и говорили о детях, о мужчинах и о родах, о болезнях, еде и одежде — обо всем том, что составляет жизнь женщины.

Почти час спустя Марион покинула четырех зулусок и начала спускаться к реке.

* * *

Дождь встревожил львицу. Какое-то глубинное чутье предупреждало ее, что это лишь предвестник будущих больших дождей.

Заросли в долине перестали быть надежным убежищем. Сильный дождь, льющий на склоны, вскоре превратит узкую долину в стремительный поток.

Она уже дважды пыталась увести детенышей, но они стали старше и упрямее. Они не хотели уходить из густых колючих зарослей, и ее усилия пропадали впустую. Через полмили один или двое самых робких поворачивали назад и бежали к тому, что считали домом. А когда львица, немедленно обернувшись, хватала беглеца, обратно бросались все остальные — и через пять минут были в кустах.

Львица недоумевала. Это был ее первый выводок, но ею руководил инстинкт. Она знала, что пора отлучать детей от груди и уводить из западни, из узкой долины, пора учить их охотиться, но выводок был чересчур велик — шесть детенышей, большая редкость на воле, а никаких несчастных случаев пока не было; семья становилась слишком большой и неуправляемой.

Однако инстинкт подгонял ее, и в середине прохладного ясного утра, учуяв приближение дождей, она повторила попытку. Львята вприпрыжку бежали за ней, нападали друг на друга и по-дружески дрались, пока оставались вблизи реки. Это была знакомая территория, и они шли без возражений.

Но, когда львица начала переходить по открытому белому песку на противоположный берег, разразился обычный кризис. Три львенка охотно пошли за ней, два нерешительно остановились на высоком берегу и озабоченно замяукали, а шестой повернулся и бросился назад.