Мечты Энни - Маурин Ли

— Почему бы вам не сходить куда-нибудь вчетвером? А я посижу с ребятишками, — предложила Энни.

Сара недовольно фыркнула.

— Да ты, должно быть, шутишь, мама. Муж Динах ни за что на свете не стал бы водиться с Найджелом. Его все терпеть не могут. — Она поцеловала маму в щеку. — Да и потом, мне бы не хотелось оставлять тебя одну.

Энни и минуты не могла побыть в одиночестве даже в своей спальне. Сара тут же приходила и, сев на кровать, все время расспрашивала о членах семьи Галлахеров, о тупике Хезер и обо всем, что хоть как-то было связано с ее родным Ливерпулем.

Иногда по утрам они прогуливались по живописному парку Рашкаттерз, расположенному в двух шагах от их дома, или же отправлялись на пляж, который тоже находился поблизости. Ровный золотистый песок, тщательно вымытый пенистыми водами Тихого океана, был в это время суток девственно чист. Несмотря на то что была зима, небо в Австралии оставалось голубым и безоблачным.

Однажды, когда стоял особенно погожий денек, Гари бежал впереди и, как завороженный, смотрел на свои следы. За ним, весело смеясь, шла Анна-Мари.

— Какая красота! — выдохнула Энни. — Тебе так повезло, Сара. У тебя есть прекрасный дом, двое милых ребятишек, и ты не испытываешь недостатка в деньгах. Ты живешь в одном из интереснейших мест на планете. Господь, должно быть, действительно пребывал в хорошем расположении духа, когда сотворил этот пляж. Миллионы женщин отдали бы все на свете, лишь бы оказаться на твоем месте.

Сара презрительно усмехнулась.

— И все равно я бы предпочла Ливерпуль.

— Просто ты не оставила Австралии ни единого шанса. Ты невзлюбила ее с самого начала. А я-то думала, что такое прелестное место, как это, должно тебе со временем понравиться.

— Ну уж это вряд ли, мама.

— Мамочка! — крикнул Гари. — Иди посмотри, какой прелестный камушек я нашел.

— Подожди минутку, — резко сказала Сара.

Гари сам подбежал к ней, держа в руке голубой камень.

— Смотри, мамочка. Он ужасно красивый.

— Я же сказала тебе подождать! — И размахнувшись, она ударила его по лицу.

Выронив камень, малыш уставился на мать с выражением полного недоумения на лице. Его нижняя губка задрожала. Энни вдруг охватил приступ гнева. Она взяла ребенка на руки, чувствуя, как бешено колотится его сердечко. Голосом, охрипшим от волнения, она сказала:

— Если ты сделаешь это еще раз, Сара, я первым же рейсом улечу домой.

— Мама! — воскликнула Сара, находясь, похоже, в таком же замешательстве, как и ее сын.

— Да как ты смеешь его бить! Мы с отцом ни разу и пальцем тебя не тронули.

Уткнувшись в плечо Энни, Гари расплакался.

— Ну же, милый, — нежно прошептала она, поглаживая его по спинке. — Мама этого не хотела. Правда ведь? — суровым голосом произнесла она, обращаясь в дочери.

— Ну конечно же, нет.

Сара разрыдалась и потянулась к сыну. Энни передала ей малыша и взяла на руки Анну-Мари, которая тоже решила поплакать, беря пример с остальных.

Чуть позже, когда они прогуливались вдоль ровного песчаного берега, а Гари, успокоившись, вновь устремился на поиски камушков, Энни сказала:

— Вряд ли Найджел виноват в том, что ты ошиблась, выйдя за него замуж, правда?

— Правда, — угрюмо произнесла Сара.

— Как и в том, что тебе не нравится Австралия.

— Да, но, видишь ли, мама… — начала было Сара, но Энни не готова была слушать ее объяснения.

— Тогда зачем вымещать на нем свое недовольство? Ты прекрасно знала, что делала, выходя за него замуж. Честно говоря, я тоже какое-то время была не очень счастлива с твоим отцом, однако я не превращала его жизнь в ад.

Сара от удивления раскрыла рот.

— Но ведь у вас с отцом был идеальный брак!

— Это тебе так кажется, и тот факт, что ты в этом уверена, лишь доказывает, что я не выплескивала наружу свои эмоции.

— О, мама, пожалуйста, только не надо сердиться!

— Я не просто сержусь, — резко сказала Энни. — Я вне себя от ярости.

Вечером Энни постучала в дверь кабинета Найджела. Он как раз слушал джазовую музыку. Какой позор, что он вынужден держаться особняком. На его лице появилось выражение неподдельной радости, когда она вошла.

— Класс, — сказала Энни, присев рядом и кивнув в сторону новейшей стереоаппаратуры. — Это Новый Орлеан, не так ли?

Найджел был заметно удивлен.

— Вы знакомы с джазом?

— Вообще-то нет, мои познания исчерпываются лишь тем, что исполнялось, когда мы впервые пошли в «Каверн».

— В «Каверн»? — переспросил он, явно находясь под впечатлением.

— Мы с Сильвией были на открытии клуба, — с гордостью произнесла Энни, — и одними из первых видели «Битлз».

Они еще какое-то время поговорили о музыке, и Найджел сказал:

— Я иногда хожу в один джазовый клуб, «Кафе Джока». Может, вы захотите как-нибудь составить мне компанию?

— Ну, если ты не против, чтобы тебя видели с тещей!

Энни попыталась убедить дочь нанять няньку и вместе с ними пойти в джазовый клуб, но та отказалась. В субботу вечером, когда мать уже собиралась выходить, Сара посмотрела на нее как на предателя.

«Можно подумать, что мы на войне», — усмехнулась про себя Энни.

Пока они ехали по направлению к Сиднею, Найджел то и дело покрякивал, словно силясь что-то сказать. В конце концов ему удалось прокашляться, и он произнес:

— Вы знаете, я люблю Сару, миссис Мен… Эн…

— Пожалуйста, называй меня Энни.

— Я люблю Сару, Энни. Не знаю, какой бес вселился в нее с тех пор, как мы сюда приехали. Когда мы встретились, я подумал, что она и есть девушка моей мечты.

— То есть ты хотел, чтобы Сара как угорелая носилась по дому, готовая по первому зову исполнить любое твое желание?

— Ну конечно же, нет, — сказал Найджел, явно обидевшись. — Просто с Сарой я не испытывал чувства неловкости. Я знал, что могу быть самим собой. Мало кто меня понимает, — застенчиво добавил он.

— Ты знаешь, зачем я приходила к тебе вчера вечером? Мы говорили о музыке, но вообще-то я хотела обсудить приезд Сары в Лондон на Рождество. Возможно, поездка на родину помогла бы сгладить конфликт.

— Да все, что угодно, — охотно согласился Найджел.

«Кафе Джока» располагалось прямо под магазинчиком, торгующим оборудованием для кемпинга и стоявшем неподалеку от собора Святой Марии, куда Сара водила Энни на мессу. Стены огромного подвала были оклеены обоями в клетку, а на каждом столике стояла лампа, абажур которой был украшен таким же клетчатым узором.