Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Том 1 - Фриц Лейбер

Тем не менее оба героя помогли Урфу поднять якорь и поставить парус. Вскоре дувший им в правый борт ветер уже нес их в открытое море. Пока Урф суетился вокруг Фафхрда, заворачивая его в толстый плащ, Мышелов подошел в полутьме к бочонку Иссека, полный решимости завладеть его содержимым, прежде чем Фафхрда как человека религиозного и к тому же благородного Северянина начнут одолевать всякие дурацкие сомнения, в результате которых он может даже выбросить бочонок за борт.

Поскольку было еще довольно темно, Мышелов пошарил рукой по верхнему донышку в поисках прорези для монет и, не обнаружив таковой, перевернул тяжелый приятной тяжестью сосуд, набитый так плотно, что ни одна монетка в нем даже не звякнула. С другой стороны тоже не оказалось никакой прорези, однако было что-то вроде выжженной ланкмарскими иероглифами надписи. Но поскольку света для чтения явно не хватало, а Фафхрд уже приближался к бочонку, Мышелов схватил подвернувшийся ему под руку тяжелый топор и вонзил его в дерево.

В воздух взметнулся фонтан жидкости с резким, но очень знакомым запахом. Бочонок был наполнен бренди – до самых краев, так что даже не булькал.

Чуть позже друзья прочли выжженную надпись. Она была весьма лаконичной: «Дорогой Пульг! Утопи свое горе. Башарат».

Теперь все стало понятно: накануне днем вымогателю номер два представилась прекрасная возможность осуществить подмену – улица Богов пустынна, Бвадрес спит чуть ли не наркотическим сном после необычно плотного рыбного обеда, Фафхрд ушел с поста, чтобы попьянствовать с Мышеловом.

– Ничего удивительного, что вчера вечером Башарата не было, – задумчиво проговорил Мышелов.

Фафхрд стал предлагать выбросить бочонок за борт, и не из-за разочарования, терзавшего его из-за потери добычи, а исключительно из отвращения к его содержимому, однако Мышелов велел Урфу закупорить бочонок и убрать куда-нибудь: он знал, что отвращение такого рода скоро пройдет. Фафхрд, однако, вырвал у него обещание, что огненная жидкость будет использована только в случае непосредственной опасности для поджога неприятельских кораблей.

Из-за волн на востоке выглянул солнечный диск. В его красноватом свете Фафхрд и Мышелов впервые за последние месяцы смогли как следует рассмотреть друг друга. Вокруг них простиралось бескрайнее море, Урф стоял на руле и шкотах, и наконец-то спешить было некуда. В глазах героев светилась некоторая робость: каждый внезапно подумал, что заставил своего друга сойти с жизненного пути, выбранного в Ланкмаре, – с пути, быть может, самого для него подходящего.

– Я думаю, брови у тебя отрастут, – сделал в конце концов довольно бессмысленное предположение Мышелов.

– Отрастут, – согласился Фафхрд. – К тому времени, как ты расстанешься со своим брюхом, волос у меня будет о-го-го.

– Благодарю тебя, яйцеголовый, – отозвался Мышелов и неожиданно хихикнул. – Ланкмар мне не жалко, – соврал он, правда не на все сто процентов. – Теперь мне ясно, что если б я остался, то пошел бы по пути Пульга и прочих великих людей – все они жиреют, помыкают другими, окружают себя помощниками и танцовщицами с лживыми сердцами и в конце концов запутываются в тенетах религии. Во всяком случае, теперь я избавлен от этой последней болезни, которая хуже водянки. – Он пристально посмотрел на Фафхрда. – Но как с тобой, приятель? Будешь ты скучать по Бвадресу, своему каменному ложу и ежевечернему распеванию сказок?

Фафхрд нахмурясь смотрел, как одномачтовик разрезает воду, соленые брызги то и дело падали гиганту на лицо.

– Не буду, – сказал он наконец. – Всегда можно придумать новую сказку. Я хорошо служил богу, одел его в новые одежды и сделал кое-что еще. Кто захочет возвращаться в прислужники, когда побывал неизмеримо выше? Понимаешь, дружок, я действительно был Иссеком.

– В самом деле? – поднял брови Мышелов.

Фафхрд, сохраняя убийственную серьезность, дважды кивнул.

Следующие несколько дней Мышелов и Фафхрд провели скверно. Начать с того, что после месяцев, проведенных на суше, они стали страдать от морской болезни. Между сокрушительными приступами рвоты Фафхрд монотонно поносил Мышелова за то, что тот обманом увел его с пути аскетизма и религии, Мышелов же в перерывах между извержениями желудка вяло отругивался и преимущественно корил себя самого за то, что оказался таким идиотом и ради друга бросил тихую ланкмарскую жизнь.

В течение всего этого периода – на самом деле короткого, но показавшегося страдальцам вечностью, – Урф-мингол сам управлялся с рулем и парусами. На его бесстрастном, покрытом сетью морщин лице то и дело грозила расцвести ухмылка, угольно-черные глаза время от времени поблескивали.

Фафхрд, который пришел в себя первым, тут же взял командование судном в свои руки и немедленно принялся отдавать приказы о всяческих сугубо морских маневрах: рифить, убирать, поднимать или менять паруса, перемещать балласт, осматривать все темные уголки на предмет обнаружения крыс и тараканов, приводиться к ветру, идти галсами, переносить гик и тому подобное.

Мышелов слабо, но весьма изобретательно сквернословил, поскольку эти маневры заставляли как Урфа, так и Фафхрда перемещаться по всей Палубе, зачастую через его распростертое тело, а также превращали уже привычную килевую и бортовую качку «Черного казначея» в беспорядочную болтанку, которая лишь усиливала его тошноту.

Когда Фафхрду наскучивало гоняться по судну самому и гонять Урфа, он, скрестив ноги, садился на палубу и, не обращая внимания на забористую брань Мышелова, пускался в размышления. При этом поначалу его взор был устремлен в сторону Ланкмара, но потом он все чаще и чаще стал обращать его на север.

Когда же наконец и Мышелов пришел в себя, он стал питаться лишь овсянкой на воде в небольших количествах и, презирая морские упражнения Фафхрда, принимался за упражнения гимнастические, пока, истекая потом и задыхаясь, не валился на палубу, но лишь затем, чтобы, переведя дух, начать все сначала.

Странное это было зрелище – Мышелов расхаживает на руках, Урф несется на нос, чтобы изменить положение кливера, а Фафхрд наваливается на румпель и во весь голос орет: «Лево на борт!»

Но мало-помалу, чаще всего на закате, выпив свою порцию воды, подкрашенной сладким вином – бренди все еще находилось под запретом, – друзья начали беседовать и предаваться воспоминаниям. Сперва разговоры эти были довольно краткими, но с течением времени стали продолжаться все дольше и дольше.

Они говорили о пиратстве, за которое теперь грозило серьезное наказание. Вспоминали знаменитые штормы и штили, появление таинственных кораблей, которые исчезали в тумане или скрывались за горизонтом навеки. Беседовали о морских чудовищах, русалках и океанских демонах. Вернулись к своему достославному переходу через Крайнее море к легендарному Западному континенту, о котором из всех ланкмарцев лишь Фафхрд, Мышелов и Урф знали, что он – не только легенда.

Постепенно брюшко у Мышелова исчезло, а на макушке, щеках, подбородке и верхней губе Фафхрда появилась колючая поросль. Из череды бед жизнь превратилась просто в череду событий. Друзья ожили, они начали замечать закаты и рассветы. Звезды стали смотреть на них вполне дружелюбно. И главное, они приспособили ритм своей жизни к ритму морской стихии, словно она сделалась их попутчицей, а не просто водной дорогой, по которой они плыли.