Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов

— Что?

— А то, говорю же тебе, — кукиш с маслом, да еще в кармане! Ладно, говорю, Анатолий батькович, или как там тебя, кобель патлатый, пожалел полсотню — как бы о большем не пожалел! И вот, как видишь, привезла…

— Кого?

— Сына. Принимайте теперь дорогого гостюшку! Думаю про себя, усмехаясь: ну, посмотрю на них, на Тольку этого, на родителей его, а может, и на жену, если завелась. Ох, погляжу!..

— Так вы хотите сказать… — забормотала Татьяна (наконец-то до нее стало доходить), — что Андрей — сын… Анатолия?

— А то чей же еще? — горделиво и даже как бы издевательски усмехнулась Тамара Васильевна.

— Да откуда? — воскликнула пораженно Татьяна.

— Ты чего, маленькая, что ли? Откуда! Да все оттуда. Отсюда, — похлопала себя по животу. — Откуда же…

— Ничего не понимаю… — Татьяна во все глаза смотрела на Тамару Васильевну. — Объясните… откуда вы?.. кто вы?..

— Сначала вот что… Вишь, он заснул, куда его уложить можно? Сюда можно? — И показала глазами на широкую супружескую кровать.

— Можно, — машинально кивнула Татьяна.

Тамара Васильевна уложила было Андрея на кровать, но вдруг, стоя над ним вполнаклона, спросила:

— Клеенка есть? — Лицо у нее, когда она обернулась к Татьяне, было красное, неприятное.

— Зачем?

— Вот тоже мне — зачем! Под себя сделает — стирай потом.

Татьяна сняла клеенку со стола, подстелила под простыню.

— Ну, иуда, теперь спи спокойно, — сказала Тамара Васильевна. Прикрыла сверху одеялом, подоткнула его в ногах. — Теперь часа на два, не меньше, — И тут же, без перехода, к Татьяне: — Значит, говоришь, объяснить тебе, кто такая и откуда?

— Да, объясните… — кивнула Татьяна.

— Город Благовещенск — слыхала такой?

— Да, конечно. Это, кажется, на Дальнем Востоке?

— Точно. На Амуре стоит. Смотри-ка, слыхала. А я думала, вы тут и не слышали о нас. Небось представляете, сидим там, точно в норах. А у нас нет — у нас воля, простор. Тебе и не снилось!

— Не снилось никогда. — Кажется, Татьяна даже хотела съязвить, сказать эти слова колко и ядовито, но ничего у нее из этого не получилось.

— Ну вот, приехал Толька — и я, как говорится, влипла.

— Куда приехал? Когда?

— Да когда… Андрюхе четвертый месяц теперь, да накинь еще девять месяцев, да плюс четыре кантовался он у нас, Толька твой… Выходит, года полтора уж будет…

— Да зачем он приезжал-то?

— А зачем они приезжают, мужики? Установки монтировать да баб портить. Больше незачем.

— А вы сами… вы-то как же?

— Не-е, я не против. Я это дело люблю. Но когда я залетела, я говорю: любишь, Толя, кататься — люби и саночки возить. Гони полсотни — и разошлись, как в море корабли… Не дал!

— Ну и…

— Ну и родила. Полсотни пожалел — смотри, говорю, дорогой товарищ, как бы о большем потом не пожалеть!

— А он?

— А чего он? Он укатил. У него таких, как я, в каждом городе небось навалом, где они муру свою монтируют да баб портят. Укатил — а я, вишь, тут как тут. Да еще с довесочком. Издалека. Аж с самого Амура, с Благовещенска. Знаешь, как Благовещенск-то расшифровать? То-то, не знаешь. А дело простое — Благая Весть, — поняла? Вот вам и Благая Весть моя — примите, не взыщите!

— Но что же вы хотите?.. И неужели Анатолий…

— А ты думала, милочка, если он мужик, то какой он? Он на то и мужик, чтоб врать да обманывать, а мы на то и бабы, чтоб страдать да проклинать их!

— Ну почему, почему вы так говорите? Вообще… откуда вы… зачем… я не понимаю… Не понимаю! — Татьяна обхватила лицо руками.

— Вот то-то и оно — мужикам утеха, а нам слезки… Ему небось и с тобой хорошо, и с другой, и со мной неплохо было, а мы все, как дуры, в плач ударяемся… Учить их надо, мужиков, о-ох, учить! — Тамара Васильевна выразительно, с хрустом сжала кулак, повертела им перед лицом Татьяны, словно показывая: видишь, мол, как из мужиков надо сок выжимать?!

— Неужели же это правда?!.

— А то не правда? Погоди, еще не такую правду узнаешь… Толька-то где, на работе?

Татьяна кивнула:

— На работе. Вечером придет, часам к семи. Если не задержится.

— И то хорошо — не в командировке. Ну, голубчик, он у меня попляшет, он у меня сбацает кадриль!.. А теперь, значит, вот что. Магазин у вас далёко? Где продукты продают?

— Да нет, рядом. За углом нашего дома, направо.

— Вот это хорошо! Я, значит, так: быстрехонько в магазин смотаюсь, куплю там кой-чего, а ты Андрюху пока покарауль… Идет?

Татьяна — делать нечего — кивнула.

Тамара Васильевна быстро поднялась со стула, подхватила сумку, в одну секунду оделась и, уже выходя из квартиры, повернулась к Татьяне:

— Ты, главное, не дрейфь!

— Да я… — начала было Татьяна, хотя и не знала, что хотела сказать.

— Ты еще свое возьмешь, у тебя Толька, мамки, папки, няньки… А мне, сеструха, жизнь догонять надо! Мне такси огоньком мигает!

— Какое такси?

— Э, да что с тобой говорить! Пошла я! — И, хлопнув дверью, чуть ли не побежала по лестнице вниз.

Прошла, наверное, минута, как раздался звонок.

«Забыла, видно, чего-нибудь…» — подумала Татьяна, щелкнув замком. В дверях, к удивлению Татьяны, стояла Эльвира Аркадьевна: Татьяна даже немного подзабыла о ней.

— Что это ты так на меня смотришь, милочка? — спросила напевно Эльвира Аркадьевна.

— Ой, я думала, это Тамара Васильевна!

— Какая еще Тамара Васильевна? — Впрочем, вопрос этот Эльвира Аркадьевна задала машинально, в сущности ей было все равно, кто такая эта Тамара Васильевна.

Вообще все знакомые Татьяны были глубоко безразличны ей, вызывала досаду, пожалуй, одна только Анна Ивановна — так называемая «мама Нюра» Татьяны, — о господи! Заявлялась она к ним, правда, редко, но уж когда заявлялась, Эльвиру Аркадьевну брала настоящая оторопь: не знала, что сказать и что сделать, — так ее шокировал и внешний вид «мамы Нюры», весь облик ее, и слова, и особенно — пристрастие «к рюмочке», о чем «мама Нюра» неизменно давала понять: «Бегу мимо, думаю: ой, чтой-то у поясницу стрельнуло, дай, думаю, к сродственничкам забегу, может, у них лекарство какое есть…» Наливали ей, конечно. Но однажды, когда все это происходило при Анатолии, он крепко взял «маму Нюру» за плечи: «Вот что, дорогая Анна Ивановна, у нас тут не распивочная, и приживалки нам не нужны… В гости прийти — пожалуйста, всегда будем рады, а смотреть на нас, как на пивную, не надо. Нехорошо. Неэтично. Вам понятно, дорогая Анна Ивановна?» (Татьяны при этом не было.) С тех пор «мама Нюра» боялась Анатолия смертным страхом, на глаза ему старалась не попадаться. А