Быть Джоном Ленноном - Рэй Коннолли

решил уйти и пробиваться самостоятельно как автор песен и музыкальный продюсер. Он просто хотел спокойно и без лишнего шума получить и свою капельку славы. А Джон советовал трудяге — гастрольному менеджеру отдохнуть и развеяться.

Наверное, то был не лучший совет. Сам по себе, без Beatles, Мэл плыл, что говорится, без руля и без ветрил. Он развелся с женой, оставил ее и двоих детей в Англии и поддался соблазну уехать в Калифорнию. Badfinger с песней, которую он продюсировал, попали в Америке в первую десятку, но больше хитов у него не будет никогда.

4 января 1976 года, спустя два года после разрыва с женой и детьми, в своей квартире в Лос-Анджелесе Мэл впал в депрессию и взял пневматическую винтовку, из которой временами палил по ящерицам. Увидев ружье, подруга, с которой он жил, позвонила в полицию и проорала: «У моего мужика винтовка! Он нажрался валиума, у него крышу сорвало!»

Полиция примчалась и велела Мэлу бросить оружие. Позже в отчете полицейского департамента Лос-Анджелеса будет указано, что он в ответ навел винтовку на офицеров.

Его застрелили мгновенно. Четыре пули попали в цель.

Ему было сорок.

Только потом полицейские выяснили, что винтовка была пневматической и даже без патронов.

Джон, как и все битлы, был убит горем. Мэл мухи бы не обидел — телохранитель, который в жизни не дрался; бывший телефонный механик Центрального почтамта… он и с битлами-то связался лишь потому, что однажды, перекусив бутербродами на Пир-Хед, шел обратно к себе на работу и из подвала в закоулке вдруг услышал музыку, «звучавшую, как Элвис». С того момента его судьба была предрешена.

Мэла кремировали в Лос-Анджелесе через три дня. Никто из его семьи не присутствовал, хотя Гарри Нилссон пришел на краткую церемонию прощания, после чего прах отправили в Англию жене Эванса, Лил. Она так его и не получила: урну потеряли на почте. Реплика Джона, когда тот об этом услышал, стала самой печальной из скорбных шуток, какие он когда-либо отпускал. «В невостребованных письмах смотрели?» — горько спросил он.

Контракт Джона с EMI и Capitol Records закончился в феврале 1976 года. Его просили продлить договор, но он отказался. Его не соблазнило даже лучшее предложение от Columbia. Он больше не хотел обременять себя созданием музыки. Маккартни вертелся как белка в колесе, от пластинки к пластинке, но Леннон, наблюдая за ним, уже не желал участвовать в этой гонке. Муза ушла, когда он вернулся в «Дакоту». Он всегда утверждал, что под давлением пишет лучше всего, но теперь сам ушел от этой возможности. Ни давления, ни музы.

Впрочем, часто забывают: альбом забирает у автора-исполнителя не меньше года жизни, ведь песни нужно и сочинить, и записать, а пластинку потом — еще и раскручивать. Джону все это наскучило. Он стал много читать, по нескольку книг сразу — ведь его не покидала мысль о том, что он не учился в университете и не получил желанного образования. Еще он ходил с Шоном гулять, катал сына в коляске по Центральному парку, что был через дорогу, и пытался держаться своей макробиотической бессахарной диеты.

Ближе к концу минувшего года Леннон попросил Нила в лондонском офисе Apple связаться с отцом, с которым поступил так жестоко, вызвав его в 1971 году в Титтенхёрст-парк. Он долго жалел о своем поведении в тот день и теперь хотел все исправить.

Нил все передал, но Фредди не хотел примиряться. И не хотел иметь ничего общего с сыном. В этом была своя ирония. Фредди считал, что Джон его бросил.

А в начале 1976 года в Apple позвонила Полина. У Фредди нашли рак желудка. Теперь тот снова хотел поговорить с сыном. На следующий день Джон позвонил отцу в больницу, и они помирились. Не зная, насколько болен отец, Джон сказал, что с нетерпением ждет, когда тому станет лучше и он приедет в Нью-Йорк. Но спустя несколько недель после операции Фредди умер.

Помимо Полины на похоронах Фредди был только один человек — тот самый журналист, который убедил его записать песню. Он вспоминал, как доставили букет цветов, размером больше самой могилы, — «от Джона, Йоко и Шона».

Прошло несколько дней, и Полина отправила Джону неизданную автобиографию Фредди, где тот излагал свою версию событий, предшествовавших его исчезновению, — «дезертирству» от пятилетнего сына, как об этом всегда говорила Мими. Фредди писал, что виноват не во всем. Наверное, Джон уже и сам это понял.

По совету Леона Уайлдса, адвоката, Джон весь год «полировал» свой образ, с энтузиазмом принимал участие в благотворительных мероприятиях и даже спел «Imagine» на сцене в телевизионном трибьюте, чтобы почтить Лью Грэйда, председателя совета директоров ATV Music, чья компания теперь владела Northern Songs. Это сработало. После прослушки телефонов, после федеральной слежки, выступлений в суде, заявлений, апелляций, отсрочек и показаний знаменитых свидетелей, 27 июля 1976 года долгая борьба с визовыми проблемами наконец завершилась — в Нью-Йорке, в небольшом кабинете на четырнадцатом этаже Службы иммиграции и натурализации. Джон победил — или, по крайней мере, победила его команда юристов. Теперь он мог подать заявку на грин-карту. Его пребыванию в Соединенных Штатах ничто не угрожало.

«Как прекрасно снова стать законопослушным», — с улыбкой сказал Джон перед лицом журналистов и телекамер, выходя из здания. Но в тот миг, когда он наконец-то обрел безопасность в США, он не смог удержаться — и бросил последний камешек сарказма в огород своих былых мучителей: «И я хотел бы поблагодарить Иммиграционную службу за то, что они наконец прозрели и увидели свет». Это был истинный Джон Леннон. Последнее слово всегда должно было остаться за ним.

62. «Желание творить меня не покидало»

За четыре следующих года — ну, большую их часть — Джона редко видели в свете. Да что там в свете, его и старые друзья-то не видели. Йоко проводила все больше времени в офисе, вела бизнес, а он, в теории, должен был приглядывать за Шоном. Да, он любил проводить время с ребенком, но, когда чувствовал, что это слишком тяжело, отдавал того гувернантке, которую наняла Йоко, и прятался в спальне, где читал и смотрел телевизор. Это было не в новинку: он всю свою жизнь любил целыми днями сидеть в спальне — что-то корябал, рисовал комиксы, писал рассказики или тексты песен, а иногда тихонько по старинке покуривал марихуану. Так он писал в письме Дереку Тейлору: «Сам пару лет решал, быть или