Из Америки с любовью - Андрей Уланов

– Не знаю, – ответил я, вглядываясь в список актеров, чтобы убедиться в том, что глаза меня не обманывают. – Но кажется, кое-кому там здорово не повезло в жизни.

Собственно, о происхождении афиши можно было догадаться по тому, что фильм снимали в Голливуде. Только в одном патахроне США могли позволить себе снимать дорогое кино. Думаю, в нашем мире мсье Жорж Люка подвизается где-нибудь в Париже или Каннах.

– Зачем здесь... это? – выдавила из себя Кейт.

Я не знал, плакать мне, злиться или хохотать.

– Вам знакома такая русская идиома «фига в кармане»? – спросил я. – Вот это она. Представляете, как мистеру Аттенборо приятно было сидеть за этим столом и думать: «Ничего, это в нашем мире ты президент, а по справедливости – ты жалкий лицедей, актеришка, ничтожество»?

Кейт поразмыслила с минуту над моими словами, потом подошла к сенатору и прицельно плюнула ему в лицо.

К моему удивлению, Аттенборо заворочался, приходя в себя.

– Спасибо, мадемуазель, – поблагодарил я. – У меня к вам еще один вопрос, сенатор. Возможно ли отменить операцию?

Аттенборо покачал головой.

– Врет, – убежденно проговорила Кейт.

– Увы, боюсь, нет, – ответил я. – Они не успеют связаться со своими подельниками из патахрона. А если не открыть группе портал в назначенное время, больше им в том мире никто не поверит, даже если глас божий прозвучит с небес. Кажется, у нас остается только один выход...

Я подобрал со стола тяжелую пепельницу и аккуратно приложил ею сенатора по виску. Аттенборо обмяк.

– ...Остановить их силой, – закончил я. – Пойдемте, мадемуазель Тернер. Здесь нам больше делать нечего.

«Весь Вашингтон, вся политическая элита страны потрясена злодейским убийством Дональда Эберхарта, помощника сенатора от штата Виргиния Дэвида Аттенборо и видного деятеля Движения за моральную мощь.

Небывало дерзкое преступление было совершено в доме мистера Эберхарта по возвращении его с пресс-конференции, на которой погибший отказался дать разъяснения журналистам по поводу предстоящих учений минитменов. Неизвестные преступники действовали хладнокровно и быстро, расстреляв из автоматических винтовок Дональда Эберхарта вместе с его шофером при выходе из машины...»

– Вы никогда не задумывались о происхождении современной морали? – медленно проговорил Щербаков, пока мы брели через лес к машине.

Я чуть не подавилась ветром. Вот же вопрос для обсуждения субботним вечером, сиди мы за чаем, как британцы. Но я едва волочу ноги по осеннему лесу, над головой сквозь ветки смутно виднеется что-то серое и драное, как старое пальто. Тему нашел, называется!

– Да нет, Сергей, как-то не задумывалась, – ядовито ответила я.

– Жаль, – спокойно ответил Щербаков. – Меня это всегда интересовало.

В эту минуту мне отчаянно не хватало Анджея. На него я могла бы опереться... во всех смыслах. Он травил бы свои дикие армейские байки, шумно удивлялся бы американским обычаям, пытался бы поднять мне настроение и вообще вел бы себя по-человечески. Черт, как я успела по нему соскучиться! Прошло всего пара часов, а я хочу видеть его рядом так, словно меня годами держали в Синг-Синге. В одной камере со Щербаковым.

– А что вы так нервничаете, Кейт? – полюбопытствовал Щербаков. – Вы со вчерашнего вечера на взводе.

Я просто задохнулась от негодования.

– Вы соображаете, что говорите? – поинтересовалась я в ответ. – За последние сутки я нарушила столько законов, сколько не изучила за четыре года в Окленде! Из-за вас, между прочим, нарушила! Я бегаю за вами по лесам, точно эти чокнутые из спешл-форсез, вы устраиваете пальбу со взломом. А я, между прочим, полицейская – во-первых, и пацифистка – во-вторых, и мне не нравится, когда закон подменяют военным положением!

– Для пацифистки у вас очень военное мышление, – задумчиво ответил Щербаков, глядя в мутное небо.

– Какое?! – Я даже подумала, что ослышалась. Или русский оговорился. С кем не бывает.

– Военное, – повторил Щербаков. – Это очень по-армейски – ставить устав, или, в вашем случае, закон выше справедливости. Нет, не отвечайте. Вы хотели сказать, что закон – это конкретное понятие, в то время как справедливость – абстрактное, верно?

На самом деле я хотела зашвырнуть в него... ну, хотя бы своим идиотским значком полицейского. Если наточить края, как раз выйдет этот Анджеев сюрикэн, вот... Стоп, что-то я правда заразилась его детским милитаризмом. Но в принципе Щербаков был прав.

– Именно, – процедила я.

– На самом деле все наоборот, – проговорил русский грустно. – Справедливость первична, а закон – это лишь приближение к ней. Как в инженерном деле – вот явление, а вот его приближенное описание. Если система ведет себя не так, как утверждает описание, это описание неточно. Если закон несправедлив, он неточен и его нельзя придерживаться.

Я просто застыла. Так меня не поражало ничто – даже дурацкие выходки моих русских, даже их невозможные понятия и идиотские замечания.

– Только военные придерживаются устава, как Библии, – продолжал Щербаков, – потому что этого требует дисциплина, стержень армии. Потому я и сказал, что вы мыслите по-военному.

– Послушайте, – только и выговорила я, – откуда у вас такие мысли? Вы же сами полицейский... ну, из тайной полиции. И вы служили в армии.

– Служил, – неохотно кивнул Щербаков. До меня с опозданием, но дошло, что как раз об этом периоде своей жизни он рассказывает крайне неохотно – значит, не без причин. Да и Анджей намекал на что-то в этом роде. – И сам думал так же, как вы сейчас. Но когда пришлось, я не раздумывая поступил по чести, а не по уставу.

Он вздохнул.

– Потом был суд чести. Какая ирония, господи боже мой! Еще спасибо, что не трибунал – там я не отделался бы увольнением. В общем, у меня было время посидеть и подумать. И я не нашел в своих делах изъяна. А потом ко мне подошел человек, которого я не замечал прежде, и намекнул, где остро требуются люди с моими талантами. Так я пошел в охранку. Не самое уважаемое ремесло, скажу вам, особенно четыре года назад – тогда бомбисты всех мастей еще не так разыгрались, да и ризалисты трепали вашу колониальную администрацию, а не нашу. Но очень нужное ремесло. И я окончательно понял – бывает, что человек по закону виноват, однако я не могу первым бросить камень. А бывает, что человек живет по букве и параграфу, но его место на каторге.

Я стояла как оглушенная. Ведь я сама точно так же попала в этот идиотский отдел по связям с общественностью – привет от Клайда Джексона! Так почему мне никогда не приходило в голову отнестись к этому – так?