Хирург возвращается - Дмитрий Правдин

— Помилуй бог! — всплескивает руками Егор Кузьмич. — Какие лишения? Там и холодильник имеется, и горячая вода проведена.

— Я не об этом. Я про тяготы и невзгоды трудовых буден врача-хирурга. Между прочим, готов приступить к своим прямым обязанностям хоть сейчас.

— Ну, вот и славно! — поднимается из-за стола Михал Михалыч. — Вы пока идите с Егором Кузьмичом, познакомьтесь с заведующей хирургическим отделением, а то меня уже мэр заждался. А завтра, если что, готов обсудить возникшие вопросы.

— Спасибо!

Я первым выхожу из кабинета, дожидаюсь идущего следом Егора Кузьмича и осторожно спрашиваю:

— А что означают слова Михал Михалыча по поводу заведующей?

— А то и значит, — супится Кузьмич, — что самая настоящая заведующая! У нас хирургическим отделением руководит женщина.

— Да? А что же вы мне сразу не сказали?

— Я думал, вы в курсе! А это на что-то влияет? Вам не по нраву женщины-хирурги? — прищурившись, интересуется начмед.

— Нет, я бы выразился по-другому. Отношусь к ним с крайней настороженностью.

— Что вы этим хотите сказать?

— Как бы это поделикатней выразиться?

— Валяйте как есть, тут все свои.

— Профессия хирурга — это не просто ремесло. Это образ всей его врачебной жизни. Для того чтоб стать хорошим специалистом — нужно жить в отделении. Да, именно жить, не побоюсь этого слова. Все личные интересы надо отложить в сторону, а еще лучше — забыть их, хотя бы на время, и заниматься только одной хирургией. Я, к примеру, лет пять точно, а то и больше, прожил, в буквальном смысле, в отделении. Если ты не готов на такие жертвы, то не стоит и помышлять об этом. А женщина — прежде всего мать, и ей приходится выбирать между семьей и хирургией. Дети часто болеют, требуют к себе особенного внимания и прочее.

— То есть вы считаете, что женщина-хирург не способна стать матерью? — Егор Кузьмич с интересом смотрит на меня и вежливо пропускает в кабину лифта.

— Я этого не говорил! Любая женщина теоретически может стать матерью. Но не всякая женщина станет хорошим хирургом, если она к тому же возжелает стать хорошей матерью. По крайней мере, в экстренной хирургии, когда основной поток больных приходится на ночное и празднично-выходное время. Ты или мать, или хирург, нельзя разорваться! Выбирая долю плохой матери, хороший хирург-женщина с годами черствеет, и это может сказаться на дальнейшей работе. Так зачем идти непременно в хирургию? Есть масса других врачебных специальностей, где женщина будет себя чувствовать очень даже комфортно.

— Есть же много женщин-хирургов! — с вызовом посмотрел на меня начмед, когда мы начали движение в лифте.

— Как правило, если они классные специалисты, то несчастны в личной жизни. А если счастливы в браке, то посредственны в работе. Большинство из них — матери-одиночки. Какому мужику, простите, понравится, что его супруги постоянно нет дома? А каково детям, которые маму чаще на фотографии видят, чем вживую?

— О, батенька, да вы философ! — шутливо грозит мне пальцем Егор Кузьмич. — Осторожней с этим при Зинаиде Карповне, нашей заведующей, а то до чего-нибудь договоритесь. Она мать-одиночка!

— Я только между нами — тут же, надо полагать, все свои?

— Разумеется, я не побегу докладывать Зинаиде о ваших мыслях, — грустно говорит начмед, — но, доложу вам, вы во многом правы. Если не во всем…

Лифт останавливается на отметке «хирурги», металлическая дверь широко и приветливо отворяется. Начмед пропускает меня вперед.

— Дмитрий Андреевич, вы, серьезно, к нам прибыли из меркантильных побуждений? Или так, пошутили?

— Егор Кузьмич, разве такими вещами шутят? Я перед вами кривляться не стану: денежный вопрос в моем приезде — один из основных. Не только же из любви к искусству я к вам прибыл, хотя и это тоже присутствует.

— Да-да-да, понимаю! — кивает Егор Кузьмич, выходя следом за мной. — Только вы… как бы это помягче сформулировать?.. Попрошу вас при Зинаиде Карповне про денежную сторону своего приезда к нам не распространяться, — начмед натянуто улыбается.

— А какое ей, собственно говоря, дело до моих финансовых вопросов?

— Понимаете, — Егор Кузьмич мнется, — Зинаида Карповна женщина несколько импульсивная, взрывная. И, боюсь, вам не совсем понравится ее реакция…

— Егор Кузьмич, что за бред? Я, по-вашему, приехал отбирать у нее заработок?

— Представьте себе, да — вернее сказать, она так считает.

— Ничего себе! — ахаю я. — Что за глупости? Кажется, у вас со ставками проблем нет, есть проблемы с их заполнением. Я правильно понимаю?

— Абсолютно! На сегодняшний день у нас свободны восемь ставок. Но лучше в первый же день с денежных отношений не начинать.

— Егор Кузьмич, а не кажется ли вам, что вы перегибаете палку? Для таких вопросов существует главный врач и, смею напомнить, бухгалтерия. А ваша Зинаида Карповна — просто заведующая отделением, где мне предстоит работать.

— Я вас предупредил, — бесцветно отвечает начмед и останавливается у двери с надписью «заведующий хирургическим отделением», исполненной потускневшими золотыми буквами на аспидно-черном прямоугольнике.

— К вам можно? — постучавшись, он толкает дверь.

Через мгновенье мы попадает в небольшой пустой кабинет, в котором господствует натуральный бардак. Возле единственного давно не мытого окна прогибается под тяжестью нагроможденных сверху папок колченогий, облупленный письменный стол. На давно некрашенном узком подоконнике покоятся те же истории болезней, закрывая половину засиженного мухами окна. Вдоль правой стены — рассохшийся дерматиновый диван с ржавыми ножками, покрытый теми же историями болезней. Возле него стоит маленький журнальный столик, уставленный всевозможными сладостями: тут тебе и вазочка с дорогими разносортными конфетами и шоколадками, и какой-то полузасохший ягодный пирог, и надрезанный торт в форме сердечка, и надкусанный ломтик хлеба, и миниатюрная тарелочка с нарезанной абы как колбасой… Кроме съедобных предметов, на столике как-то помещаются электрический чайник на полтора литра и штук пять немытых чашек с блюдцами. Помимо всего прочего хозяйка кабинета умудрилась втиснуть между ними банку растворимого кофе и начатую пачку чая «Липтон» в пакетиках.

По левую сторону двери стоят два продавленных кресла, обитых выцветшей материей, и один новый металлический стул без покрытия. На стене — простая проволочная полочка, под завязку набитая медицинскими книгами, в том числе и довольно редкими. А правее полочки, ближе к письменному столу, в голубой пластмассовой рамке размещалось лаконичное, но емкое изречение: «Кто со мной не согласен — тот дурак», старательно выведенное красной тушью на ватмане.

Обстановку завершают советских времен платяной шкаф «под красное дерево» и стандартная фаянсовая раковина. Микроскопический кусочек розового мыла и жеваное полотенце в разводах свидетельствуют, что здесь иногда моют руки.