Пропустите женщину с ребенком - Ирина Лобановская

По белой скатерти раскатились причудливые серьги — продолговатые, длиннющие и маленькие, почти крошечные, с камнями и из одного серебра… И в каждой паре было столько безграничной фантазии, столько неуемной, бьющей через край выдумки, что вряд ли такое когда-нибудь и кто-нибудь сумел бы повторить.

А проколоты ли у Кристины уши? — задумался Виталий. Нет, никак не вспомнить… Лучше не рисковать. Потом он посмотрит на нее повнимательнее…

Выделялись браслеты — тонкие и широкие, с загадочными изменчивыми узорами и переходами линий, создающими неожиданно странные и прекрасные сочетания… Рассыпались кулоны с разноцветными камнями, цепочки и колье…

Но больше всего Виталия привлекали перстни. Он на них и нацелился. И выхватил из этого многообразия один с черным длинным камнем, почти на весь палец, в уникальном обрамлении тончайшего, полуопределенного, едва заметного и одновременно приковывающего к себе узора. Тонкие линии сбегались и разбегались, слегка прикасаясь друг к другу. Они жили сами по себе, не мешая соседкам, и в то же время оказывались прочно связанными с ними. Работа настоящего мастера, художника… Его отца…

— А какой размер кольца нужен Кристине? — спросила мать.

Виталий чуточку растерялся. Он этого, конечно, выяснить не успел.

— Не беда, легко прикинуть на глаз, — успокоила мать. — У нее наверняка тоненькие пальчики.

Виталий кивнул. Да, очень тоненькие…

— Значит, этот подойдет. — Мать кивнула на перстень, лежащий в ладони Виталия. — Он на узкую руку. В крайнем случае будет носить не на безымянном, а на среднем или указательном пальце. Да и потом, ты всегда можешь поменять на другой, точнее подходящий по размеру. Когда узнаешь его.

— Нет, я хочу подарить ей именно этот, — заявил Виталий. — Он какой-то уж совсем удивительный… И очень ей подойдет.

— У твоего отца все работы были удивительными, — вздохнула мать.

И Виталий с ней согласился.

В воскресенье вечером, распростившись с однополчанами и добравшись до станции на попутке, Егор медленно двинулся по той дорожке, что показала ему вчера случайная попутчица. По дороге он пытался осмыслить свои действия и настроения.

Ему так уж необходима консультация неизвестного медика? Хотя дочь утверждала, что очень даже известного… Все равно…

За долгие госпитальные месяцы Егор не то чтобы изверился и потерял надежду вернуться в свой любимый военный строй… Нет… Но безоговорочно доверять заключениям и уверениям официальной медицины перестал. Особенно после поездки к бабе Дуне.

— Я тебе вот что скажу, — как-то вдруг подошла к Егору в коридоре госпиталя пожилая санитарка Люба, — здесь, конечно, лечат неплохо… И люди все хорошие. А только съездил бы ты к одной женщине!.. Тут недалеко, по Казанской дороге. У нее многие так подлечивались, что сами себя потом не узнавали.

— Ну, это мне лишнее! — хмыкнул Егор. — Себя все-таки узнавать хочется. Хотя бы иногда.

— Ладно, не шуткуй! — махнула рукой Люба. — Вот тебе адрес. Выпишешься — и сразу поезжай! Еще спасибо скажешь.

Егор поблагодарил, сунул листок с адресом в записную книжку и благополучно о нем забыл. Но недели через три после выписки, когда вновь страшно начали терзать головные боли, он вспомнил о санитарке Любе и достал этот клочок бумаги. Наутро и отправился за город.

Приютила Егора в Москве все та же жалостливая троюродная сестра матери, с которой раньше Егор даже не был знаком. Врачи настаивали на демобилизации, Одиноков сопротивлялся… Так пока и жил, надеясь вновь победить.

В поселке дорогу к бабе Дуне ему показала первая же встречная женщина в пестром платочке. И заметила:

— Только очередь к ней большая, милок… Не сразу наша бабуля всех принимает. — Она задумчиво оглядела подтянутую фигуру полковника и не утерпела: — Да неужто вы хвораете? Бравый такой… Или родственники болеют?

— Я недавно с фронта, — скупо объяснил Егор.

— А-а, ну да… — горестно протянула женщина. — И когда эта война кончится?.. У соседей сын пропал без вести… Который год ждут… Хоть бы вернулся… Вашей матери повезло.

Она вздохнула и пошла дальше. А Егор — к дому бабы Дуни, от которого тихо и покорно вытянулась очередь вдоль задумчивой зеленой улицы, слегка пошевеливающей листьями деревьев.

«Куда я лезу? — виновато подумал, останавливая себя на ходу, Егор. — Тут, поди, народ больной, слабый, приползший с последней надеждой… А у меня есть госпиталь имени Бурденко… И другие разные госпитали».

Он остановился и уже совсем собрался повернуть к автобусной остановке, как его заметила девушка в цветастеньком платьице, стоявшая сбоку хвоста хворых и недужных, и окликнула:

— Товарищ полковник! Вы, наверное, к бабе Дуне?.. Так это здесь…

Егор замялся и затоптался на месте, не зная, как лучше поступить. Девушка отделилась от очереди и подошла к нему.

— Здравствуйте! Я внучка бабы Дуни, Галя. Помогаю ей.

— Вроде медрегистратора? Галя улыбнулась:

— Вроде… Спрашиваю всех, кто с чем приехал и откуда, кто сколько ждать может… Народу много. Потом бабуле рассказываю, а она уж решает, кого побыстрее принять и как помочь. У вас что?

— У меня война, — глухо отозвался Егор, глядя в сторону. Над ним о чем-то перешептывались две старые, слегка уставшие от жизни липы. — Ранение в руку и в голову… На мине подорвался. Контузия… Черепно-мозговая травма. Короче, голова сильно болит. Забодай ее комар… Спать не могу… Хотя теперь уже немного привык. В госпитале вволю належался. Хочу опять в полк, да не пускают. Одна нерва… Пока в Москве живу. Временно…

— Вы здесь подождите, — велела Галя. — Не уходите никуда! Я сейчас к бабуле схожу, обо всех вновь приехавших ей расскажу и вернусь. Вы меня, пожалуйста, обязательно дождитесь!

Егор хмуро кивнул и спрятался в сторонку, в тенек большого раскидистого дуба, потому что голова Одинокова теперь солнца не переносила и тотчас начинала болеть. Люди в очереди почти не обратили на него внимания.

Галя вернулась минут через десять и тотчас отправила в дом к бабе Дуне сначала женщину с бледно-зеленой, высохшей, как октябрьский лист, девочкой лет пятнадцати, а потом мужчину на костылях.

— Вы пойдете следующим! — сообщила она Егору.

Он снова угрюмо кивнул. В ожидании прошло около часа. Очередь не проявляла нетерпения, не роптала и почти не двигалась. Говорили больные шепотом, стараясь никого своим присутствием вокруг не тревожить.

Через дорогу вперевалку проковыляла дружная гусиная ватага, изредка флегматично погагивая. Вдалеке грустно промычала одна из еще уцелевших коров Подмосковья. Последняя могиканка… И снова наступила тишина.

Егор опустился на корточки и прислонился к забору. Устал ждать… Но уезжать сейчас смешно и глупо. Лучше уж повидать знаменитую лекарку бабу Дуню и выслушать все, что она скажет. Да и сама поселковая, заросшая бойкой травой улочка успокаивала, тормозила поспешно стучащее сердце и затягивала зеленым легким маревом все чувства и настроения.