Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену - Михаил Михайлович Марголис

class="p1">– Я ревностный, вспыльчивый, но никак не мстительный. По жизни у меня было достаточно встреч и ситуаций, которые могли меня озлобить, заставить жестоко мстить людям, причинившим мне боль, вынудившим испытать горечь потерь. Но сцена всегда служила неким «заземлением», на ней я освобождался от гнева и отрицательных эмоций.

– Есть люди, не считающие тебя благодушным, обиженные на тебя?

– Полагаю, существует лишь один человек, который из всего пройденного со мной пути помнит не 80 процентов позитива, а те 20, что кажутся негативом.

– Женщина или мужчина?

– Женщина. Она помнит лишь про рубцы, оставленные на сердце, а все хорошее почему-то забылось. Я же, наоборот, стараюсь запоминать только хорошее и иногда забываю даже причину ссоры, произошедшей накануне, но желание помириться у меня всегда присутствует. Пример тому хотя бы – наши взаимоотношения с Игорем Крутым. Как я мучился, когда мы серьезно поругались.

– Прожив с Пугачевой много лет, ты убедился, что эта женщина может принадлежать кому-то одному, тебе в частности, или чувствовал, что независимо от брачных уз она живет и поступает так, как хочет?

– Нет, думаю, в годы нашей совместной жизни она целиком посвятила себя мне, тому, чтобы я смог реализоваться и, возможно, воплотить какие-то ее неосуществленные мечты. Она, кстати, много таких неосуществленных замыслов реализует и в Кристине. Передает ее программам, ее образу то, что в силу обстоятельств когда-то не использовала сама.

Вся трагедия наших отношений с Аллой как раз в том, что я целиком и полностью завладел ее вниманием, и это многих вокруг не порадовало.

– Кристину тоже можно причислить к недовольным?

– Нет. Нас всегда считали дружным семейным кланом. Я и Кристину имею в виду, и Вовку Преснякова. Этакая мафия, в добром понимании слова. Близкие люди как раз радовались нашей сплоченности. Но, скажем так, внешняя среда, мягко говоря, сильно подгадила нашим отношениям.

– Ну да, многие считали, да и сейчас считают, наверное, что союз Пугачева – Киркоров был браком по расчету.

– Это нас как раз меньше всего волновало. Мы-то сами и все наши близкие отлично знали, как на самом деле все обстоит. По расчету можно прожить год-два, но не десять с лишним лет. Просто в целом копилась разная негативная информация о нас, и это угнетало.

– Все же это был равный брак или Пугачева являлась для тебя в большей степени мамой, чем женой?

– Любая жена для мужчины все равно в некоторой степени мать, а если еще и разница в возрасте присутствует… У нас же с Аллой еще и мистическое что-то вкралось, ведь мы венчались вскоре после смерти моей мамы. Алла – абсолютное воплощение любящей матери. Ее гениальность в том, что дома она максимально ретушировала свое величие, становясь трогательной и ранимой.

– Восприятие супруги как матери не развило в тебе некий инфантилизм?

– Никогда не был инфантильным мужчиной. Напротив, всегда был очень самостоятельным. Возможно, и это отрицательно сказалось на наших отношениях. Нужно было быть инфантильнее, тогда бы брак сохранился. Я настолько хотел доказать свою состоятельность по жизни, убедить всех, что достоин быть рядом с такой женщиной, как Пугачева, и тем, возможно, разрушил те хрупкие, чистые, нереальные отношения, которые у нас были.

– Пугачева – верная женщина?

– Конечно, верная. Для нее это принцип номер один. Она никогда не вступит в отношения с другим мужчиной, будучи в браке.

– А ты?

– И я верный. Я воспитан в семье, где это понятие культивировалось. Но к Пугачевой у меня с юности было настолько трепетное чувство, что и говорить не о чем. Я ее боготворил, хотя, возможно, ей это было и не нужно. Хотелось земного, а я все в космосе летал. Впрочем, давай не будем превращать разговор в исповедь по поводу наших отношений с Пугачевой, а то это начинает попахивать неким пиаром с моей стороны. Мне этого совсем не хочется.

Единственное, что добавлю, – любой женщине нужно внимание. Если она его чувствует, то никогда не уйдет. А когда она такого внимания лишается, то начинает смотреть в окно, и любой проходящий мимо странник, посмотревший в это окно, может завладеть ее вниманием.

– И такие странники тебя раздражают?

– Если сказать, что я равнодушно наблюдаю за личной жизнью Аллы, это будет нечестно. Конечно, я не устраиваю слежки, но, безусловно, ее частная жизнь, то, что с ней происходит, меня волнует. И равнодушно проходить…

– …мимо, например, Максима Галкина…

– Вот-вот, именно поэтому мне не хочется касаться этой темы. Все так упрощается. Да дело не в Галкине, Илье Резнике, Раймонде Паулсе, Майке Мироненко, Сергее Звереве. Всю жизнь вокруг Пугачевой роились умные, интересные, красивые, интеллигентные спутники. В одиночестве, без мужского внимания, она не пребывает. Поэтому вполне нормально, что сейчас рядом с ней Максим или Жванецкий, да разные люди, разные. Хорошо, что они заставляют ее улыбаться, смеяться, любое ее позитивное настроение для тех, кто ее любит, – счастье.

– Твой переезд в дом в Филипповском переулке – это стремление хоть как-то сократить увеличившуюся между вами дистанцию или здесь другой мотив?

– Для меня Алла – единственный друг в жизни. У меня других друзей нет. И то, как сложились обстоятельства с переездом, мне кажется нормальным. Давно хотел сменить квартиру на Земляном Валу, превратившуюся, в сущности, в склад музыкальных инструментов и моих концертных костюмов. В гардеробе или музее жить нельзя.

– Но надежды, что переезд что-то в твоей судьбе изменит, исправит, вернет, – нет?

– Надежды никакой быть не может. Чудес не бывает. Но к чему переезд приведет, с чего начнется моя жизнь там, на новом месте, не знаю, только убежден – все не случайно.

– Обручальное кольцо, смотрю, ты носишь до сих пор?

– Да, у меня есть свое, чисто киркоровское отношение к этому, но распространяться о нем не буду.

– Теоретически вторая женитьба Киркорова, не на Пугачевой, возможна?

– На мой взгляд, нет. Я не вижу рядом с собой другой женщины после Пугачевой. Не хочу обидеть всех остальных женщин мира, поскольку всю жизнь пел для них. Но, возможно, чтобы продолжать для них петь, я должен сохранить в себе ту единственную любовь своей жизни, которая меня заставляла делать какие-то вдохновенные вещи и будет заставлять впредь.

– После такого ответа, возникнет же вопрос, какой теперь станет твоя личная, интимная, в частности, жизнь?

– Возможно, я являюсь для кого-то секс-символом, но на самом деле меня всегда обходила стороной эта богемная жизнь, из-за постоянной нехватки времени: после концерта – спать, утром – самолет. Обычно ведь распутство идет от праздности, от безделья, а у меня никогда не