Держите ножки крестиком, или Русские байки английского акушера - Денис Цепов

День первый

О том, что было на столе в тот вечер, рассказывать не буду, чтобы читатель не захлебнулся слюной. Или нет, расскажу! Ледяное молодое янтарное вино в запотевших кувшинах, сыр сулугуни, нежный, как дыхание девственницы, сациви, бхали, хинкали, источающие божественный сок, и венец стола — молочный поросенок, жаренный на вертеле. Тот самый поросенок, который, «когда узнал, что ти приезжаешь, — пошел и сам зарэзался, да?!!!!» И все это в честь великого врача и хирурга. Величина меня как хирурга, кстати, неуклонно возрастала пропорционально количеству выпитого вина…

Весть о приезде «гинеколога английской королевы» быстро распространилась по улице Микаберидзе, и в дом стали приходить незнакомые мне люди с целью массового френдования. Мужчины жали мне руку, выпивали стакан вина и говорили: «Маладэс!» — женщины в возрасте восхищенно качали головой и говорили друг другу шепотом: «Ра кай бичи а!» — а молоденькие девушки краснели, смущались и говорили: «Добро пожаловать в Грузию!»

Я же сидел, болван болваном, с улыбкой до ушей и после третьего графина мог произнести только «Диди гмадлоба» и «Гаумар-джос», что примерно переводится как «За здоровье!», причем на каком-то этапе, из-за внезапно поразившей меня икоты, выходило примерно так: «Гаумар-ик-ждос!» — но это ни в коем случае не умаляло моей популярности. Подтягивались одноклассники, друзья друзей и соседи соседей. Графины наполнялись вином, и на столе появлялись все новые и новые угощения.

К гостям вышел дедушка Хута. Никто не знал точно, сколько ему лет. Известно было только, что он брал Берлин уже в достаточно зрелом возрасте. На вопрос: «Дедушка Хута, сколько вам лет?» — он обычно говорил: «Мне, сынок, сто шестьдесят три года, и из них я уже сто три года на пенсии!» Помню, когда мы только закончили школу, в девяносто первом году, дедушка Хута собрал всех одноклассников Ираклия в мандариновом саду, выкатил внушительную дубовую бочку и произнес следующую речь: «Этот коньяк я поставил в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, когда Ираклий появился на свет. И теперь, когда ему исполнилось восемнадцать лет, я хочу открыть эту бочку, чтобы ви попробовали этот райский нектар!» Ираклий, стоявший у меня за спиной и не понаслышке знакомый с творчеством Нодара Думбадзе, как бы сам себе тихо пробубнил: «Э-э-э… там уже, наверное, и половины нэту…»

Как же я был рад увидеть своих школьных друзей! Это вам не одноклассники. ру, когда все приходят, а поговорить не о чем. Там все по-другому! Как будто и не расставались… И Мишка Гамбаров, который доводил учителя истории до клонико-тонических[18]судорог, вылезая незаметно в окно во время урока, а потом, как ни в чем не бывало, приходя в класс, просил прощения за опоздание. И так пять раз. И Лешка Щиповалов, которого в седьмом классе закатали в ковер, чтобы спокойно выпить его лимонную водку, которую он прятал от верных друзей, и Дато Куция, на дне рождения у которого я, в первый раз серьезно попробовав алкоголь, танцевал на столе «Шелохо», а потом упал замертво и проспал весь следующий день. И Кичо, который на вопрос, почему он едет на машине с включенными аварийными огнями, на ходу вылезал из машины и отвечал: «Ти что, не видишь, какой я пияний?» — а потом быстро догонял ее и прыгал обратно… Все эти люди были там. Это была настоящая встреча друзей.

День второй

Ничего не помню.

День третий

Возникла затея пойти на охоту. Я-то на охоте никогда не был, но всю жизнь страстно ее любил. Гиви сказал: «Слуши, на охоту надо вставать рано, не знаю, как ти справишься с этим!» Я заверил Гиви, что всю ночь не сомкну глаз и при этом к вину вечером почти не притронусь. Ровно в четыре утра Гиви стал бросать камни в окна спальни. Так как окна он перепутал, то тетя Майя, решив, что дом атакуют злоумышленники, громко и замысловато пообещала спустить огромную овчарку, если они не уберутся восвояси. Проснувшийся Ираклий, высунувшийся из соседнего окна, уверял тетю Майю, что собака околела десять лет назад, и из зверей в доме одни куры. На что проснувшийся дядя Гиули заорал, что, если все сейчас же не угомонятся, он уйдет из дома в женский монастырь. После того как инцидент был исчерпан, я начал примерять охотничий костюм. Он состоял из старых джинсов Ираклия, морской робы и военной панамы, в которую я воткнул куриное перо. Замечание Гиви, что я «вигляжу, как Гойко Митич», я полностью проигнорировал и потребовал немедленно показать мне ружья.

Вместо обещанных «старинных мушкетов нашего княжеского рода» Гиви принес три автомата Калашникова и ведро патронов. На мой удивленный взгляд он ответил: «Слушай, с этими ружьями что охотишься, что радио слушаешь — одинаково! А этот автомат хароши — один раз на курок нажал и стреляй, пока не попадешь, да?»

Ехали долго, через перевал, по серпантину, распугивая туристические автобусы. Дичи, настроенной сидеть и ждать, когда улюлюкающие придурки с перьями в головах (да простят нас голые куры, нервно бегающие по деревне) начнут на нее охотиться, в горах было мало, зато много было консервных банок и всяких бутылок, по которым мы и расстреляли ведро патронов. Оказалось, моя жена неплохо стреляет. Я уверен, что она не та, за кого себя выдает.

Так как без добычи возвращаться домой было «неудобно, слуши», то по дороге в гости к горным родственникам Ираклия на базаре был куплен живой поросенок. Его положили в багажник в холщовом мешке и, конечно же, про него сразу забыли, потому что в селении нас ждал роскошный стол.

И опять было вино рекой, тосты за дружбу и за родителей. Мне потом сообщили, что под конец вечеринки я требовал отставки Саакашвили и немедленного, я цитирую, «возрождения культурных традиций грузинского футбола». Утром все вспомнили про поросенка и, отведав ледяной воды из родника и проголодавшись, скорее кинулись его «немедленно жарить». Удивлению нашему не было предела, когда поросенка… в багажнике не оказалось. Мешок был — поросенка не было. Версия Гиви, что поросенок оказался Дэвидом Копперфильдом и выбрался из закрытого багажника, была сомнительной, и мы немедленно приступили к опросу мирных жителей.

Через час упорных поисков сосед подруги Софико, жены Ираклия, дал показания, позволившие нам ухватить нить расследования. Сосед подруги Софико, жены Ираклия, видел, как на рассвете шатающийся Ираклий с поросенком на руках стоял на вершине холма и провозглашал следующее: «Эй! Поросенок! Шени карги моутхан! Ми с тобой одной крови! Я отпускаю тебя! Иди с миром и передай своим братьям, чтобы жили в любви и не ссорились!» Сосед подруги Софико также показал, что в лучах утреннего солнца на щеке у Ираклия сверкнула скупая слеза. Преступление века было раскрыто. Мой друг и раньше отличался сентиментальностью, и мы его простили. На обед пришлось ограничиться вчерашними хачапури, сациви из курицы и жареными баклажанами с кинзой и чесноком. В дорогу нам дали тридцатилитровую бочку вина, чтобы я «угостил английскую королеву».