Повседневная жизнь московских государей в XVII веке - Людмила Черная

Очень подробно «Чин венчания» пересказывает обращенные к новоизбранному монарху слова казанского митрополита Ефрема, заменявшего отсутствующего патриарха и дававшего наказ от его имени и по поручению «всей земли»: «Боляр же своих, о благочестивый, боголюбивый царю, и вельмож жалуй и береги по их отечеству, ко всем же князьям и княжатам и детям боярским и ко всему христолюбивому воинству буди приступен и милостив и приветен, по царскому своему чину и сану; всех же православных крестьян блюди и жалуй, и попечение имей о них ото всего сердца, за обидимых же стой царски и мужески, не попускай и не давай обидети не по суду и не по правде».

Поскольку до сей поры не обнаружено так называемой ограничительной записи, которую якобы давал первый Романов при избрании и о которой писал Г. Котошихин, многие исследователи полагают, что слова митрополита и есть те требования, которые предъявляли к избранному царю от имени всего народа. На наш взгляд, перечисленные в речи архиерея пожелания содержат лишь традиционные для «государева чина» политические и социальные идеи, известные еще с XVI века. Более того, речь Ефрема почти дословно повторяла речь митрополита Макария при коронации в 1547 году первого венчанного русского царя Ивана Грозного: «…Бояр же своих и вельмож жалуй и береги по их отечеству, ко всем князем и княжатам и детем боярским и ко всему христолюбивому воинству буди приступен, и милостив, и приветен по царскому своему сану и чину…» Понятно, почему Ефрем ориентировался на речь предстоятеля более чем полувековой давности: важно было восстановить преемственность власти, в том числе самой процедуры венчания на царство, поэтому за образец был взят весь чин венчания Ивана Грозного, дополненный некоторыми деталями из чина Федора Ивановича. Митрополит говорил о вероломстве и коварстве поляков, подчеркнул значимость избрания законного наследника престола — Михаила Романова.

Затем наступил кульминационный момент церемонии — миропомазание[3]. После него богоизбранность царя становилась как бы окончательно узаконенной, освященной Богом. Впервые миропомазание было включено в церемонию в 1584 году при венчании Федора Ивановича, кровного родственника по материнской линии Михаила. После миропомазания царь прошествовал в Архангельский собор, где по традиции приложился к гробам великих князей (подчеркивая тем самым свою связь с домом Рюриковичей, хотя они и не были его кровными предками), а затем в Благовещенский. При выходе из каждого собора царя осыпали золотыми монетами, которые после окончания церемонии расхватали зеваки — кто сколько смог.

В завершение мероприятия по традиции состоялся пир, созванный «ради царского обиранья без мест», то есть не предписывавший определенную рассадку участников за столом, а посему предотвращавший местнические споры, как правило, отравлявшие все праздничные пиры «с местами». Застолье продолжалось три дня и сопровождалось раздачей чинов и подарков, что тоже было старой традицией. Государь награждал земельными пожалованиями и повышениями по службе. Князь Дмитрий Пожарский получил боярский чин, нижегородец Кузьма Минин — звание думного дворянина, князь Дмитрий Трубецкой был награжден вотчиной, ранее принадлежавшей Борису Годунову. Символично, что сразу же после венчания на царство Михаил Федорович приказал починить часы на Фроловской (Спасской) башне, как бы давая отсчет новому времени, начавшемуся с его правления.

Венчание на царство Алексея Михайловича состоялось 28 сентября 1645 года. Оно откладывалось дважды — сначала из-за траура по отцу, а затем — по матери и, наконец, состоялось на следующий день после сороковин по царице Евдокии Лукьяновне. Церемониал отличался от предшествующего — да и от последующих — большей пышностью, демонстрируя особую любовь нового царя к обрядам. За день до торжества, 27 сентября, в соборе было устроено царское «чертожное место», описанное в «Чине венчания» следующим образом: «…высокое место вельми украшено, а у него учинили 12 ступеней и оболокли то чертожное место и ступени сукнами, багрецами добрыми». Там установили царский трон персидской работы и кресло для патриарха. Алексей Михайлович вообще любил сидеть на возвышении и созерцать свысока все происходящее, а посему любой ритуал в его царствование сопровождался возведением пышных шатров с бо́льшим или меньшим количеством ступеней. Перед самым началом венчания с Казенного двора доставили царские регалии и животворящий крест. Духовник Алексея Михайловича, протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев, нес, поставив на голову, тяжелое золотое блюдо, на котором лежали животворящий крест, шапка Мономаха, диадема и цепь, а казначей Б. М. Дубровский и боярин В. И. Стрешнев — скипетр и державу. Регалии внесли в собор и разложили на трех аналоях, откуда их уже брали по «чину» в нужное время определенные люди.

Во втором часу дня, то есть в 9–10 часов утра (отсчет дневных часов начинался с рассвета), Алексей Михайлович пришел в Золотую палату, где был встречен боярами и приближенными людьми, одетыми в «золотое платье». Отсюда процессия «со всяким благочестием» отправилась в Успенский собор. Во время шествия царя в собор казначей и два дьяка «берегли путь», то есть следили, чтобы никто не пересек дорогу государю. Соблюдение этой приметы, существовавшей еще с языческих времен, было очень важно для суеверного Алексея Михайловича, всю жизнь опасавшегося сглаза, порчи, «баб шепчущих» и других подобных вещей.

В Успенском соборе был отслужен молебен, после которого царь и патриарх Иосиф поднялись по ступеням на помост и заняли свои места. Справа от них расположились бояре, слева — священнослужители. Затем царь и предстоятель обменялись чинными речами. Алексей Михайлович упомянул Рюрика, Владимира Мономаха, своего «деда» Федора Ивановича, коснулся событий Смуты, нарушивших порядок передачи власти, сказал несколько слов о восстановлении законного правления при его отце Михаиле Федоровиче и о его благочестивом правлении, а в заключение попросил патриарха совершить над ним, законным наследником престола, обряд венчания. В его речи настойчиво подчеркивалась мысль о законности его прав на трон, о преемственности власти. С одной стороны, это был ответ на слухи о «подменном» царевиче, ходившие в народе из-за того, что Алексей был третьим ребенком уже немолодого отца; с другой — отклик на порой высказывавшиеся «спьяну» предложения передать власть датскому королевичу Вальдемару или иному иностранному правителю. Наконец, этот настойчивый рефрен о законности новой династии проистекал из неуверенности ее членов, боязни очередных самозванцев и смут.

Патриарх, в свою очередь, поддержал и продолжил основную идею монолога царя. К речи патриарха была впервые добавлена молитва о власти русского правителя над всей Вселенной. (Эта идея должна была импонировать Алексею Михайловичу, особенно в зрелые годы, когда он мечтал возглавить весь православный мир и примерялся к роли «второго Константина Великого». По сути, начавшиеся в 1653 году церковные реформы патриарха Никона, направленные на унификацию русских и греческих церковных обрядов и богослужебных книг, работали на эту идею возвышения русского монарха до вселенской роли, а посему и были столь ревностно поддержаны царем.) После этого патриарх принял из рук царского деда по матери, боярина В. И. Стрешнева, Мономахов венец и возложил его на Алексея Михайловича, вручил ему скипетр и державу.