Хозяйка розария - Шарлотта Линк

В ответ Франка лишь устало улыбнулась.

— Об этом не может быть и речи. Я должна как можно быстрее вернуться домой. Мне нужны таблетки и рецепт моего лечащего врача. Вы не понимаете… — она сморщила лоб, напряженно раздумывая, как объяснить Алану свое трудное положение, — без лекарства мне бывает очень плохо. Без него я не могу за себя поручиться. У меня случаются страшные панические атаки, и я не знаю, чем может закончиться любая из них.

— Но с сегодняшней атакой вы справились.

Она удивленно посмотрела на Алана.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, смотрите: в «Террасе» у вас началась очередная паническая атака. Это было два часа назад. При этом у вас не было возможности принять таблетку. Но вы же пережили приступ.

— Ну, я…

— Нет, не возражайте. Вы его пережили. Вам было плохо, вам было страшно, но вы не умерли и остались живы.

— Но я всерьез думала, что умру. Я уже не сознавала…

Теперь он, не колеблясь, решил до нее дотронуться и положил ладонь ей на плечо, ощутив легкую дрожь, сотрясавшую ее тело.

— Вы думали, что умрете. Это я могу понять. Вы думали, что не переживете приступ. Но что было потом?

— Потом появились вы и позаботились обо мне.

Он отрицательно покачал головой.

— Я всего лишь предложил вам место в моем автомобиле. Но не это решило исход приступа. Так или иначе, но паника отступила. Так что все очень просто.

— Откуда вы можете это знать?

— Думаю, что это общий принцип. Происшедшее с вами его подтверждает. Думаю, что впервые за много лет вы допустили, чтобы паника достигла своего наивысшего пункта. Это было вынужденно, потому что в этот раз вы не смогли прервать приступ приемом таблетки. Но ничто на свете не может подняться выше своего пика. По достижении пика начинается снижение. Это похоже на морскую волну. Она поднимается все выше и выше, угрожая смести все на своем пути. Она нависает над вами. Но вот она достигает своей высшей точки, останавливается, опрокидывается и стремительно рушится вниз, чтобы затем, пенясь, улечься на поверхность и плавно выкатиться на песок.

Она подняла свой стакан к глазам.

— Я ужасно устала. Вы не думаете, что нам пора ехать?

Его собственный стакан был уже пуст. Обычно в такой ситуации Алан продолжал пить до потери сознания, и сейчас был уже на пути к этому. Но на этот раз, наверное, надо будет уступить ее просьбе и считать это подарком судьбы. Он отвезет ее домой, и это избавит его от страшного и постыдного падения — и, кроме того, от утреннего похмелья.

— Ладно, — сдался он, — едем.

Алан встал. Ему было невыносимо смотреть на золотистую жидкость в стакане Франки — на виски, который она не выпила, и который надо было бы… Нет, он не сделает этого. Даже эта нервическая дама сумела обойтись без своих лекарств; он мог расквитаться с ней только отказом от спиртного.

— Вам надо всегда думать об этом дне, — сказал он, когда они вышли из бара в темноту. Прохладный, насыщенный солью воздух подействовал на них освежающе. — Вы должны помнить, каково вам было, когда возникла паника, а вам нечего было ей противопоставить. Вы должны помнить, каково вам было, когда она нарастала, когда у вас перехватило дыхание, и вы думали, что вот-вот умрете. Вы должны помнить и то, как паника вдруг съежилась и отступила, как вы снова обрели способность дышать — спокойно и ровно, как улеглась дрожь, как прояснилось мышление, и вы осознали, что не умрете. И так будет всегда.

— Как? — недоуменно спросила Франка.

— Вы не умрете от паники. Вы всякий раз ее переживете. Это означает, что вы не должны испытывать и половину того страха, какой мучает вас сейчас.

— Но страх есть, — очень тихо ответила она. — И я уверена, что никогда не смогу от него избавиться.

— Нет, сможете, если будете думать о том, что произошло сегодня, — он открыл дверь автомобиля. — Ведь сегодня вы впервые сумели преодолеть панику, не так ли?

— Да.

— Вы должны этим гордиться. Вы должны чувствовать себя победительницей. То, что вы смогли сделать сегодня, вы сможете сделать и в следующий раз.

Она на мгновение закрыла глаза.

— Прошу вас, давайте поедем.

— Сначала мы заедем к Резе Кариму за вашими вещами, — предложил он. — Идет?

Франка не ответила. Она откинула голову на спинку сиденья и доверчиво, как ребенок, закрыла глаза.

«Этот день не мог закончиться иначе, — обреченно подумал Алан. — Мне вообще не следовало приезжать».

Он бросил взгляд на окна Майи.

В ее квартире было по-прежнему темно.

«Опять этот жуткий двойной день рождения, опять эта повторяющаяся каждый год пустая суета», — раздраженно подумала Беатрис.

Сама она не стала бы возражать, если бы день пятого сентября прошел тихо и незаметно, как и всякий другой. Беатрис не думала, что день рождения — это безусловный повод для веселья. Чему радоваться, если человек стал на год старше, мало того, разменял восьмой десяток? Теперь уже не приходится ждать от жизни чего-то хорошего, и Беатрис были ненавистны попытки поздравителей подсластить горькую пилюлю, утверждая, что все самое лучшее — еще впереди.

— Вот увидишь, Беатрис, жизнь еще преподнесет тебе приятный сюрприз, — сказала ей Мэй, крепко обняла и подарила роскошную косынку. Беатрис никогда в жизни не носила косынок, и Мэй прекрасно это знала, но была преисполнена решимости превратить подругу в стильную даму.

— Капля камень точит, — часто говорила Мэй, но Беатрис неизменно опровергала старую пословицу.

— Но, Мэй, у меня нет ни малейшего желания ждать каких-то приятных сюрпризов, — сказала Беатрис, и Мэй ответила, что жизнь не спрашивает человека, чего он хочет — радостей или горестей, во всяком случае, как правило не спрашивает. Мэй обожала философические беседы, и Беатрис втайне, про себя, называла эту склонность безмозглой любительской психологией.

В свой день рождения Беатрис держалась в стороне от общего веселья, предоставив Хелин быть средоточием празднества. Год шел за годом, но всякий раз Беатрис не хватало духу отказать Хелин в этом удовольствии. В день рождения Беатрис чувствовала себя отвратительно, но примирялась с совершаемым ею над собой насилием, видя счастливое лицо Хелин. Обычно она выглядела невеселой и подавленной, но в этот день она улыбалась, а в глазах появлялся несвойственный им блеск. Сегодня на Хелин было летнее платье с цветами, для которого она была, пожалуй, чересчур стара, но Хелин вообще носила одежду, предназначенную для женщин лет на тридцать моложе ее. Мало того, лицо Хелин было сильно нарумянено, на губах лежал толстый слой помады, а к волосам приколота искусственная роза. Держа в руке бокал шампанского, она оживленно болтала с гостями и чувствовала себя свободно и раскованно.